Ратное счастье

До начала артподготовки оставался целый час, но весь батальон уже был поднят «в ружье». И вот мы все, сколько нас тут есть, стоим в траншее в полной боевой готовности. Этот последний час тянется, как долгий год. В полном молчании. Оно не унылое,— торжественное. Неразговорчивы солдаты перед боем. Изредка словом-другим перекинутся командиры — и опять тишина: ни песни, ни,смеха, ни шутки. «Пошутил» только Соловей, молчание для которого равносильно пытке:

— Вот кокнут нас с Мишухой — и копец нашей бабушке...

Ишь ты философ-пророк,— возмущенно заворчал Мишка-ординарец,—чтоб тебя черт уволок...

Это что за похоронки?! Пулеметчица, дай-ка леща своему Санчо...

Даже сердясь, комбат Фома Фомич не может обойтись без шутки. Мне сейчас трудно угадать его настроение: внешне — невозмутим, а вот уверен ли — не знаю. Во всяком случае, бодрится: «За танками пойдем, как по. облаку...» Хорошо бы.

Здесь же, вместе с нами маячат три танкиста, присутствовавшие на последней оперативке. Бородатый их подполковник на правах старого знакомца дружески со мною здоровается и напоминает о танковых проходах.. Их три — по одному на каждую стрелковую роту. Они обозначены железными штырями, вбитыми в землю над бруствером, с белыми флажками на остриях. Значит, танки пойдут тремя колоннами. Обозначения пока не видны даже перед самым носом. Но это меня не беспокоит: проходы мы освободили заранее — мне пришлось передвинуть три пулемета. Танки нас не заденут: дорога для них свободна. И на нейтралке— полный оперативный простор: мин нет ни чужих, ни наших. Немцы не ставили, пытаясь наступать; мы не минировали, готовясь к тому же. Дивизионная разведка перед позициями противника обнаружила колючку в один ряд. Но ее не резали наши полковые саперы: танковые стальные траки проволоку сомнут, как паутину.

Меня несколько беспокоил бой в глубинке. Я трижды предупредила командиров взводов: «Не зевать!» Механик-водитель, даже тяжело раненный, не оставит подбитую машину под огнем, пока она на ходу: до предельного риска взрыва топлива и снарядов, на предельной скорости погонит ее в тыл. Тут уж танкисту будет не до проходов: «Пехота, не зевай!».

Мы теперь в полушубках и маскировочных белоснежных халатах-размахаях. Кожуха и щиты пулеметов побелены известью. Это меня тоже несколько тревожит: артподготовка до третьего слоя перемесит землю, и окажемся мы как белые вороны на свежей пахоте.

Старшина Нецветаев вполголоса высказал собственное соображение на этот счет:

— Непорочные одежды — не для нашего брата. Надолго ль собаке блин? Разве что из траншеи беленькими выскочим, а там...

Это верно. Как черти извозимся. А белые пулеметы на ходу можно будет подмаскировать теми же плащ-накидками.

В белых балахонах поверх снаряжения мы, вероятно, со стороны выглядим неуклюжими, как приземистые пни. Балахоны все одного размера. Я себя не вижу, а на других глядеть забавно. Богатырю Вахнову белая распашонка и пупка не прикрывает; Егор Мамочкин до смешного похож на цаплю в болоте; а Соловей ни дать ни взять — кургузый пингвин без жилетки.

Зато мои командиры взводов — сила! Ах, - форсуны: в отличие от всех прочих, маскхалаты перепоясаны офицерской амуницией с оружием, барашковые воротники полушубков выпростаны наружу. Красиво — ничего не скажешь. Но зачем?! До первого снайпера?.. Не дело. Обижаются, наверное, за излишнюю опеку: вот, дескать, чертова пигалица, придирается к каждой мелочи! Да, придираюсь. И буду придираться. Не из прихоти. По делу. А оно у нас суровое. К черту сантименты! Китайскими церемониями командира не воспитаешь. «Хочешь повелевать — научись подчиняться!» А наука эта непростая, хотя вполне посильная. Я-то ее с первых дней войны и до сих пор познаю —каждодневно, ежечасно. Мое непосредственное начальство меня тоже не лаской воспитывает: и подсказывает, и опекает, и шкуру заживо снимает. Вон как комбат Фома Фомич на оперативке долбанул — в краску вогнал и оправдаться не позволил. Ну и что? Проглотила как миленькая.

По мелочам? Как бы не так. Нет у нас мелочей, все по большому счету: и служба, и дружба, и война.

Не где-нибудь, не в прифронтовых тылах, а именно здесь, в нашей траншее, идет жестокая проверка на прочность характера. Мы все друг у друга на виду: тут не спрячешься, не словчишь, не солжешь в глаза. Мы ничего не прощаем ни себе, ни другим. Да и что значит нетребовательный командир-размазня? Кому он нужен? Как такому верить и доверять честь и жизнь?

Молодец наш дорогой комбатище! Со всего плеча выдал Парфенову за рукопашную свалку, а ведь они побратимы, да еще какие.

Ах вы романтики этакие! Сгорая от нетерпения, дни считали, на фронт рвались—подвиги совершать.

А тут романтика наизнанку — обыкновенная ратная работа: мокрые ноги, простуженные носы, хроническое бессонье и подчинение, подчинение и еще раз подчинение...

Нюхнули малость пороха и небось возомнили. А это только самое начало. Нет, еще малость повоюем по-настоящему, пуд соли вместе съедим, а уж тогда... Но и тогда вожжи не отпущу! И не надейтесь...