Рациональность: От ИИ до Зомби

Альберт, используя «аргумент к традиционному пониманию», подразумевает, что соглашение о языке является совместно установленным общественным благом. Тем не менее, единственная цель Альберта в этот момент — в полемических целях обвинить Барри в нарушении соглашения и угрозе общему благу. Спор о падающем дереве больше не сводится к ботанике или семантике. Теперь это политический спор. И Барри в ответ оспаривает право Альберта устанавливать определения.

Владеющий навыком «ухватить задачу» рационалист заметит, что спорщики сильно отклонились от темы разговора.

Уважаемый читатель, неужели это всё действительно необходимо? Ведь Альберт знает, что Барри подразумевает под «звуком». Барри знает, что Альберт подразумевает под «звуком». Оба они знают о словосочетаниях «акустические вибрации» и «слуховые переживания», и каждое из этих словосочетаний у обоих связано с одним и тем же концептом, и эти концепты, в свою очередь, описывают происходящие в лесу события без каких-либо двусмысленностей. Если бы Альберт и Барри попали на необитаемый остров и попытались бы обменяться информацией, у них не возникло бы проблем.

Метод ведения дискуссии, при котором обе стороны знают, что хочет сказать оппонент, и одновременно обвиняют друг друга в предательстве общего блага (которое состоит в отказе от «традиционного понимания»), очевидно, не слишком эффективен для коммуникации. А ведь весь смысл одинакового использования одинаковых слов состоит именно в том, чтобы успешно передавать информацию.

Так зачем же спорить о значении слов? Если проблема заключается лишь в конфликте имён, который разросся до невиданных масштабов, если речь только о том, что два разных понятия оказались названы одним словом, то обеим сторонам нужно лишь придумать два новых слова и последовательно их использовать.

Однако, процессу классификации часто сопутствуют скрытые умозаключения и замаскированные вопросы. Атеизм — это «религия»? Если кто-то доказывает, что в атеизме используются рассуждения, схожие с теми, что используются в иудаизме, или что атеизм провоцирует насилие в таких же количествах, что и ислам, то у этого человека есть очевидный мотив запихать всё, что ему кажется общим, в размытое понятие «веры».

Или рассмотрим спор о том, должны ли «чёрные» и «белые» принадлежать к одной категории «люди». Здесь нет смысла придумывать два новых слова, ведь обсуждается именно идея, что между ними с точки зрения морали не следует проводить границу.

Однако, когда решается эмпирический или моральный вопрос, апеллировать к традиционному пониманию слова уже нельзя.

Если мы решаем, как объединять схожие объекты, чтобы потом получить некий вывод, то наш итоговый эмпирический ответ будет зависеть от того, как и что мы объединили. А это означает, что определения могут быть неверными. На основании разных определений мы сделаем разные предсказания. И нельзя голосованием решить, какое из них правильное.

Если для какого-то эмпирического вывода вам нужно понять, стоит ли объединять в одну группу атеизм и религии с верой в сверхъестественное, то вы не найдете ответ в словаре.

И если вы хотите понять, являются ли чернокожие людьми, вы не найдете ответ в словаре.

Ведь если все будут верить, что красная точка на ночном небе — это Марс, Бог Войны, словарь будет определять «Марс», как «Бог Войны». Если все будут верить, что огонь — это высвобождение флогистона, то словарь и будет определять «огонь» как «высвобождение флогистона».

Использование слов — это своего рода искусство. Даже когда определения не являются в буквальном смысле истинными или ложными, они могут быть более умными или более дурацкими. Составители словарей всего лишь историки, описывающие, как слова употреблялись в прошлом. Если вы будете смотреть на них, как на верховных судей, определяющих смыслы слов, это привяжет вас к мудрости прошлого и 

лишит возможности стать лучше.

Однако, отступив от мудрости прошлого, постарайтесь убедиться, что люди смогут догадаться, о чём вы плывёте.

Пустые ярлыки

Элиезер Юдковский

Давайте рассмотрим (да, опять) аристотелевскую идею категорий. Предположим, у нас есть объект со свойствами A, B, C, D, и E (ну или по крайней мере он выглядит похожим на Е).

Фред: Ты имеешь ввиду вон ту штуку синего цвета, круглую, пушистую и…

Я: В рамках аристотелевской логики конкретные свойства или их названия не важны. Поэтому я просто использую буквы.

Далее, я выдумываю аристотелевскую категорию «зава», описывающую все те и только те объекты, у которых есть свойства A, C, и D.

Я: У объекта 1 есть свойства зава, В и Е.

Фред: А еще он синий, то есть А, так ведь?

Я: Когда я говорю, что у него есть свойство зава, это подразумевается.

Фред: Да, но я все же хочу, чтобы ты упомянул это в явной форме.