Равноправные. История искусства, женской дружбы и эмансипации в 1960-х

Макракис была небезразлична судьба института, ведь своей счастливой жизнью она во многом была обязана ему. Через год работы в Рэдклиффе Лили устроилась в католический женский колледж Регис в Уэстоне. Временная работа перетекла в постоянную. Макракис поняла, что ей нравится преподавать, и проработала в Регисе сорок лет. Затем она стала деканом Греческого колледжа Святого Креста, небольшого православного учебного заведения с семинарией в Бруклине. Когда мы с ней познакомилась, она уже была заслуженным профессором, а еще бабушкой.

За наш разговор она несколько раз повторила, что Институт был чрезвычайно важен для таких девушек, как она: для тех, кто скорее промолчит, чем попросит. Она удивлялась тому, какой застенчивой была раньше и как много всего терпела. «Не сказать, что я была бойцом, — призналась Макракис. — Институт помог мне начать требовать от жизни большего, благодаря ему я не побоялась сложной работы и повысила ставку на 40 %, когда меня пригласили работать деканом в Греческий колледж»655. Институт изменил Лили.

Однако она сомневалась в том, что мир сильно изменился. «Думаю, нам стоит больше говорить о мужчинах, — сказала Макракис, рассуждая на тему гендерного равенства. — Иными словами, как найти хороших мужчин, которые примут тебя такой, какая ты есть?»

«Отличный вопрос!» — ответила я, вспомнив о личных проблемах в этой сфере.

«Дело в том, что я не знаю, — продолжила она. — Мужчины пока сами не уверены в том, стоит ли им нас принимать. Это уж точно».

Да и я не уверена.

Я начала работать над книгой весной 2016 года, в последние нервные дни президентской кампании. Приступила к написанию поздней осенью того же года и в процессе следила за выборами Трампа — мужчины, которого неоднократно обвиняли в посягательствах сексуального характера. Я была в Вашингтоне во время инаугурации: воспользовалась зимними каникулами и поехала изучать архивы по американскому искусству в Смитсоновский институт. Там я с головой ушла в изучение историй Марианны Пинеда и Барбары Свон. Путь к архивам занимал минут двадцать, и по дороге я видела и скопления патриотически настроенных граждан, и протестные плакаты. На улице я слышала много споров.

Через день после инаугурации я закончила исследовать архивы и присоединилась к шествию в Вашингтоне вместе с еще 200 тысячами людей, которые участвовали в первом Женском марше. Было одновременно и странно, и волнующе. С одной стороны, казалось очевидным, что из-за расы, класса и сексуальной ориентации идея всеобщего сестринства утопична. С другой, я никогда не видела столько людей, которых волновали, пусть и поверхностно, права женщин. Я не могла не думать о женских маршах, я читала о них, пока занималась исследованием: в Нью-Йорке, в Сан-Франциско и здесь, в Вашингтоне. Казалось, время схлопывается.

Три года меня не покидало это ощущение. По работе я изучала сексизм в прошлом и видела сексизм в настоящем, и мне все казалось, что я смотрю на одно и то же. Я писала о том, как Эквиваленты проводили поэтические мастер-классы и организовывали школы творчества в мире мужчин, и параллельно читала твиты о харассменте на работе по тэгу #МеТоо. Я читала о том, что замужние женщины и матери подвергались домашнему насилию и страдали от депрессии, и одновременно слушала, как такие «признанные интеллектуалы», как Джордан Петерсон, защищали идею «принудительной моногамии», а самопровозглашенные инцелы (от involuntary celibates, то есть невольно воздерживающиеся от секса) активно выступали против женской сексуальной свободы. Я редактировала главу о радикальном феминизме в те дни, когда в некоторых штатах ограничили доступ к абортам, а законность абортов, признанную в 1970-х решением по делу «Роу против Уэйда», поставили под сомнение.

Когда я вижу сходство между событиями, происходящими сейчас и семьдесят лет назад, я задаю себе вопро: а так ли многое изменилось со времен основания Института? Без сомнения, сейчас меньше дискриминации на работе и меньше домашнего насилия в сравнении с 1950-ми и 1960-ми годами — по крайней мере, если мы говорим о белых женщинах из среднего и высшего класса. Формальное равенство, прописанное в Конституции, играют роль: например, если женщина теряет работу из-за беременности, она может подать на компанию в суд (когда Фридан осталась без работы, юридических оснований, чтобы подать иск, не было). Но судебные тяжбы стоят дорого и нередко проигрываются. Иногда кажется, что риски слишком велики и не стоят того.