Разбойник

Но не только его тело отреагировало на то, что происходило между ними, чем бы это ни было. В Фаре тоже что-то пробудилось. Что-то, отсутствовавшее прежде или, быть может, просто дремавшее все это время. Лежавшее в ожидании идеального сочетания тени и интриги, способного вытащить его. Какая-то нехорошая, игривая штука, состоящая в равной степени из любопытства и женского знания. Из робости и желания.

И Фара поняла, что эта штука ожила под загадочным взглядом Дориана Блэквелла. Он наблюдал за ней с такой проницательностью, какой она прежде никогда не встречала, и Фаре захотелось наполнить его ненасытный разум образами, которые он вряд ли забудет.

Эти порывы пугали Фару. И окрыляли. Лишали ее дыхания и разгоняли ее сердце до такой степени, что оно начинало колотиться о ребра.

До вечера. Их первой брачной ночи. Сможет ли он пройти через это?

Сможет ли она?

Пришел Мердок с платьем девственно-кремового шелка, отделанного на шее и рукавах дорогими кружевами ручной работы и украшенного лишь бесконечным рядом перламутровых пуговиц, спускавшихся от высокого воротника к талии, где юбка вздымалась и опускалась простыми и элегантными слоями.

Фара сразу узнала это платье, потому что оно висело в ее собственном шкафу в Лондоне, где она решила, что если ее замужество когда-либо окажется под сомнением, то она сможет предъявить это платье в доказательство своей истории.

Фара знала, что платье не предназначалось для свадьбы, но оно позвало ее из витрины магазина на Стрэнде, и она пропала в тот самый момент, когда ее рука коснулась перламутрового шелка.

Блэквелл заглядывал в ее шкаф. Трогал ее вещи. Фара представила, как он проводил своими грубыми руками по ее одежде, шелковому нижнему белью, и мысли об этом так увлекли ее, что ей пришлось очень тщательно сосредоточиться на одевании и разговоре с Мердоком, чтобы тот не догадался, что у нее на уме.

Заплетя волосы в косу, Фара свернула ее в пучок и заколола на макушке, оставив свободными несколько локонов на щеках и у шеи. В общем, если она и не была готова к свадьбе, то по крайней мере выглядела как невеста.

Часовня замка Бен-Мор оказалась заброшенной, потому что никто туда не ходил, и Фара объявила о своем присутствии, громко чихнув, чем потревожила белую кружевную фату, которую дал ей Мердок.

Музыка не зазвучала в часовне, когда Фара с Мердоком пошли по проходу, слышен был только стук ее каблуков по старым камням, стаккато сильного дождя, начавшего барабанить по крыше, да пульсирующий шум крови в ее ушах.

Мердок прошептал Фаре что-то, но она не расслышала, правда, неестественно кивнула, и, похоже, он счел это приемлемым ответом.

Разношерстая толпа живущих в замке изгоев выстроилась вдоль скамьи, ближайшей к пустому, почти не используемому алтарю, перед которым стоял весьма издерганный молодой священник. Его круглые очки криво сидели на носу, а взъерошенными рыжими волосами он напомнил Фаре маленьких цыплят, которые теряют пушок неровными клочьями.

Мужчины встали, когда они вошли, а Фрэнк вежливо и абсолютно неуместно благословил ее чихание своим громовым голосом. Облаченный в костюм, который, должно быть, приходился ему по размеру, когда он ел меньше пирожных, Фрэнк теребил криво повязанный галстук, а Тэллоу следил за их уверенным продвижением по проходу, пожирая взглядом не невесту, а Мердока.

Фара насчитала еще пять работавших в замке слуг, а также хозяина конюшни, мистера Уэстона, и его помощника. Садовника с бегающими глазами и греческим именем и еще пару других людей, с которыми она не была знакома.

Она была рада тому, что не может разглядеть выражений их лиц сквозь фату и что та, в свою очередь, скрывает ее выражение от них. Это помогало скрыть тот факт, что ей еще предстояло посмотреть на него.

Ее жених неподвижно стоял справа от священника – высокая, широкая фигура, укутанная в черное. Тени и углы его сильной челюсти и копна волос цвета эбенового дерева были различимы, но остального она разглядеть не могла. Фара обнаружила, что вуаль облегчает ей это испытание. Она могла притвориться, что сегодня был ее счастливый день, полный таких слов, как «надежда», «обещание», «будущее», а не омраченный «местью», «долгом» и «прошлым».

Дойдя до священника, Фара повернулась к Дориану, как только Мердок отпустил ее. Во время церемонии они оба стояли молча и неподвижно, разве что ноги Фары дрожали. Тем временем священник торжественно декламировал Священное Писание с легким шотландским акцентом и так часто поправлял очки на носу, что его вполне можно было бы счесть одержимым.