Разбойник

Фара была права. Он был негодяем, монстром, убийцей и вором. Человеком без совести и милосердия. Прошлое превратило его желание во что-то темное и извращенное. Ему нравилось наблюдать за ней. Рассматривать ее, когда она понятия не имела, что за ней наблюдают. Ему нравилось выражение ее лица, освещенное неприкрытым любопытством, с которым, как ему было известно, она родилась. То, как Фара тянулась к заинтересовавшим ее вещам, которые ей хотелось потрогать руками, а не только увидеть. То, как она водила пальцами по своим открытиям с почти плотским наслаждением, как будто в собственной невинной манере получала чувственное удовольствие от всего мира.

Это поразительное зрелище оказалось для него непостижимым.

Ее тонкие, бледные, изящные руки и ловкие, проворные пальцы. Исследующие. Обнаруживающие.

Поглаживающие.

Член Блэквелла подергивался и трепетал, требуя от него что-то, чего он не мог дать. В прошлом он пытался удовлетворить потребности своего тела. Но даже прикосновение собственной руки показалось ему отталкивающим.

Желание и отвращение бурлили в его животе, почти не оставляя места роскошному обеду, который он разделил с Фарой, и усиливая дрожь в его конечностях.

Нынешний вечер станет еще одной вечностью.

Блэквелл уже почти чувствовал покалывание и зуд под кожей. Потом его охватил жар. Лихорадочная, пульсирующая пытка. Его тело и разум оказались в тупике желания и враждебности. Его природный инстинкт совокупляться был подавлен воспоминаниями о мечущихся тенях и необузданной похоти. О жестокости. Беспомощности. Слабости. Криках. Воспоминаниями о том, как он шептал любимое имя, прикасаясь отчаявшимися, кровоточащими губами к холодной и зловонной земле. Но он отрешится от боли. Представит, что держит ее маленькую руку в своей руке. Кудри цвета лунных лучей, сделанные из шелка. Глаза, напоминающие озера из жидкого серебра. Улыбка с ямочками на щеках.

Один долг удержал его от погружения во тьму этой сырой, гниющей тюрьмы. Одна клятва. Это дало ему силу вести за собой людей, храбрость, которую Дориан превратил в безжалостность, отчаяние, которым он владел как клинком, пока его враги не оказывались лицом в грязи.

В такие ночи, как эта, пока она не задремала под его крышей, Дориан бросал попытки заснуть. Если желание одолевало его, то же самое делали и тени, рвущиеся в его душу, пока он не просыпался в поту, с криками и с клинком в руке. В другие ночи вместо теней его лизал огонь. Он рвал Блэквеллу кожу и выкручивал ему мышцы до тех пор, пока он не просыпался в постыдной влаге своего освобождения, испачкавшей простыни.

В такие утра Дориан мылся в обжигающей воде, отскребал себя до тех пор, пока огонь не умирал, а кожа не становилась красной, припухшей и кровоточащей.

Вместо того чтобы спать, Дориан отправлялся бродить по коридорам, и обычно его прогулка завершалась в библиотеке, где он находил убежище в книге.

Блэквелл посмотрел на кровать, аккуратно застеленную, с отогнутым для его удобства одеялом. Красное белье служило постоянным напоминанием о пролитой им крови. О той крови, что он потерял.

Внезапно ему не захотелось смотреть на нее, не говоря уже о том, чтобы лечь под одеяло. Этой ночью он не станет пищей для ужасов прошлого.

Сделав последний стежок, Дориан оглядел свою работу. Рана быстро затянется в аккуратный шрам.

Тут его внимание привлек другой шрам, и он провел пальцем по давно зажившей ране. Он должен быть уверен, что она никогда не увидит его, потому что это раскроет тайну, которую он ни за что не выдаст.

Потому что это может привести их обоих к гибели.

Дориан забинтовал рану и направился к двери. Этой ночью сна не будет. Этой ночью он будет наблюдать.

Глава 12

Тяжелые тучи грозили испортить день свадьбы Фары. Она допоздна боролась со сном, поэтому не просыпалась до полудня, хотя обычно такие поздние подъемы были ей не по нраву. Вместо того чтобы встать, она лежала под уютным покрывалом, наблюдая, как грозовые тучи наползают друг на друга, торопясь добраться до берега, собираются вместе, подчиняясь порывам ветра, и толкаются, как непослушные дети на школьном дворе.

Потянувшись за стаканом с водой, стоявшим на прикроватном столике, Фара замерла, заметив, что стул с высокой спинкой стоит у самой кровати. Неужели он был так близко, когда она ложилась спать? Ей так не казалось, хотя, с другой стороны, прошлым вечером она была довольно рассеянна, потому ломала голову над произошедшими за обедом событиями.

Она обнаружила еще одну трещину в фасаде Дориана Блэквелла, причем довольно большую. Щель в ледяной броне, которой он сковал собственную человечность. Несмотря на его отвращение к прикосновениям и связывающую их обоих клятву, взгляд Блэквелла был прикован к ней. Его тело отреагировало на вид ее рта. Ее языка. Наблюдение за тем, как она ест, радуется, облизывает пальцы и губы – все это воспламенило Дориана.

Фара и не думала соблазнять его своими действиями за десертом. Но она поняла, что это произошло, потому что увидела жар в его взоре. Тревогу. Разгоравшуюся страсть.