«— Моя задача, — продолжала Коринна, — открывать новые таланты.
— Вот о чем хотела умолчать Коринна Берга, — подхватил ведущий, — хотя, впрочем, это известно каждому: сегодня в Европе — и я полностью отвечаю за свои слова — нет более прозорливого импресарио, чем она… Думаю, даже не стоит перечислять имена эстрадных знаменитостей, которые обязаны ей своим появлением на сцене… Не сомневайтесь, дорогой Крис Марешаль, вы в надёжных руках, на предстоящем гала-концерте вас ждет триумф… Напомните нам дату?
— Четырнадцатое, — сказал Крис. — Мы решили, что на тринадцатое лучше не назначать.
— Значит, через три дня, — подвел итог беседы ведущий. — Мы все придем вам аплодировать. А что вы нам исполните сегодня?
— „Я тебя обнимал“ — слова и музыка Оливье Жода.
— Слушаем вас».
Раймон вскочил с дивана.
— Да что же они делают?! — завопил он. — Нет, скажи, Вал, обещала она мне эту песню или нет?
Он стоял, сжав кулаки, в пижаме в черно-золотую полоску, напротив соперника, который как бы вторгся со своей гитарой в его студию. Раймон отбросил челку, свисавшую на глаза, и повернулся к Валери.
— Я понял, они хотят, чтоб я сдох… Да, говорю тебе. Я им мешаю.
— Не выдумывай, — сказала Валери. — Просто он лирик… А тебе ближе что-нибудь бодрое, веселое…
— Издеваешься!
— Вовсе нет. Сам подумай… Он похож на Тино… А в тебе скорее что-то от Бурвиля.
Она едва успела пригнуться. Бокал ударился о стену, и звон разбитого стекла смешался с первыми аккордами гитары. Она убежала в ванную. Услышав, как щелкнула задвижка, Раймон лишь пожал плечами.
Нашла весельчака! Он снова завелся, а Крис тем временем запел кисловатым тенорком:
Раймон не мог стоять на месте: переминался с ноги на ногу, словно старался унять невыносимую боль. Трагедию, драму — вот что он сделал бы из этой песни! Гвоздь сезона! Так нет же — из-за трусости Жода на всех пляжах, во всех модных кабаре, на улицах из открытых окон будет звучать пение Криса: переливы, вздохи, изысканное томление.
Раймон запутался ногами в упавшем на пол поясе пижамы. Схватил его и взмахнул как кнутом.
Что за жалкий идиот этот Жод — доверить свое отчаяние молодому сопернику! Смешно, ей-богу! Раймон одним движением сбросил со стола пачку «Голуаз». И вдруг принялся сплеча хлестать воздух. Пояс громко щелкал, заглушая музыку, разрубая слова.
Валери просунула в дверь всклокоченную голову.
— Хватит! — крикнула она. — Ты с ума сошел!.. Нет! Только не машинку!
Она бросилась на Раймона как раз тогда, когда он собирался грохнуть об пол «Ремингтон».
— Чего ты добиваешься, Раймон?.. Успокойся!
— Они у меня получат, — задыхаясь, проговорил Раймон. — Клянусь, они мне за все заплатят.
Крис раскланялся. Раздались аплодисменты. На всех экранах снова появилось лицо Коринны. Раймон обвил пояс вокруг шеи Валери.
— Придумал! Вот что я с ними сделаю… А начнем с Жода…
— Пусти меня! — прохрипела Валери. — Ведь задушишь!
— Да что ты, это шутка. Я же шутник, весельчак, хохмач.
Его голос сорвался. Он отпустил пояс и, продолжая разговаривать сам с собой, стал один за другим выключать телевизоры. Коринны становилось все меньше, и бешенство его утихало.
Наступила тишина.
— Ну и что, легче стало? — спросила Валери.
— Меня это успокаивает!
Он открыл бутылку виски и сделал глоток, не касаясь губами горлышка, как пили крестьяне в его родной деревне. Потом проворно переоделся в серые бархатные брюки, бледно-голубой джемпер, туфли.
— Уходишь?
— Пойду поговорю с ним.
— С кем?
Он взорвался:
— С Жодом, с кем же еще? Он мне обещал. Пусть выполняет. Я не позволю водить себя за нос, как какого-нибудь молокососа. Это моя песня. Моя, и все. А если откажется, морду набью… Ну-ка, отойди… Вечно ты под ногами путаешься.