Читаем Разгон полностью

- Так вы знаете Анастасию? Так называемую Анастасию?

- Почему так называемую?

- Потому что не разберешь, манекенщица она или журналистка, невеста Совинского или не невеста. А Совинский приехал на республиканское совещание. Угрожает камня на камне не оставить. Раздраконить нашу продукцию. За то, что половина машин без Знака качества. Я с ним тут... Ну, одним словом, плюнул и грохнул дверью.

- На принципиальной основе?

- А что? Так называемые принципы!

- Все же я не понял: почему ты купался в одежде? Что это?

- Это? Так называемая репетиция. Мы тут немного репетировали.

- Репетировали?

- Способы признания в любви. Любовь без нахальства и без синяков на руках. Интеллигентная плюс бытовая электроника.

- Ты же прекрасно знаешь, что я не люблю, когда даже простейшую истину оскорбляют анекдотами, косноязычием или банальностью.

Но Юрий уже не мог остановиться:

- Пришел товарищ Кучмиенко и объяснил нам популярно значение равноправия в нашем обществе, включая и равноправие на больницу и смерть. Мол, когда заболеет лодырь, пьяница, бездельник и чрезвычайно ценный для общества человек, то перед бесплатным лечением все равны.

- Не болтай! - строго предупредил его Карналь. - Что у вас тут произошло?

- Ну, вышла небольшая так называемая игра... То есть не игра, а борьба. Совинский пришел меня заедать. И не столько меня, сколько всю нашу фирму. Ну, я объясняю - мол, не наше это дело, простых трудяг, нам лишь бы план, да темпы, да прогрессивка. А он снова за свое... Ну, мне это надоело, я ведь не совет по электронике, и не Госплан, и не академик Карналь, то есть не вы, Петр Андреевич. Поэтому я разволновался и... ушел...

- Так сразу и ушел?

- Да не... не сразу... Немного мы тут...

- И никто тебя не удерживал?

- Никто... Я удрал... Не успели...

- У меня есть подозрение, что ты либо выдумываешь, либо что-то здесь натворил.

- Каждый тесть должен лучше других знать своего зятя. Немножко было.

- А потом еще и надумал кое-что?

- Было.

- Что же именно? Может, поделишься?

- Очень просто. Позвонил им из автомата.

- Ага, позвонил, что на Русановке множество телефонов-автоматов?

- И ни одного общественного туалета.

- Ты наблюдательный. У тебя, очевидно, коммунальный талант? Что же ты им еще сообщил?

- Чтобы они вышли в направлении залива, если хотят меня найти. Потому что они хотели меня найти. Особенно товарищ Кучмиенко, который является моим отцом.

- Где же ты назначил встречу?

- У моста.

- И забыл сказать, у какого?

- Забыл. А они не спросили. Люка, та бы спросила, но трубку схватил товарищ Кучмиенко, а вы же знаете, что уж если он за что-то схватился, то добровольно не отдаст.

- Так, - Карналь обошел вокруг Юрия, - значит, в направлении залива и у моста... А сам домой?

- Искупался.

- Прости, я совсем забыл. Ты еще искупался, а уже потом домой.

- Пришел на жилплощадь, на которой прописан...

- Но ты не учел одного варианта. К сожалению, не учел.

- Какого же?

- Ты забыл обо мне.

- Я никогда не забываю о вас, Петр Андреевич. Вы такой мудрый и уникальный человек, но...

- Но сегодня я должен был бы спать, а меня черти принесли на Русановку. Странствующий тесть. Так ты меня называешь?

- Только из уважения и любви.

- Ты забыл добавить "так называемой".

- Без так называемой.

Карналь заново поставил пластинку "Лав стори", посмотрел с балкона, не возвращаются ли те, то искал Юрия, а тот сновал по комнате, оставляя после себя потеки воды.

- Тебе не удалось скрыться, - почти с сожалением сказал Карналь.

- Разве я от вас когда-нибудь скрывался, Петр Андреевич?

- Не обо мне речь. Ты забыл про Люду и про гостей. Ты подумал, где они могут быть?

- Ну, там... У моста.

- У которого?

- Ну, я не знаю... У Патона.

- Они тебя ищут.

- Кто ищет - тот всегда найдет, - так поется в старой моряцкой песне.

Карналь подошел к Юрию, взял за мокрую сорочку, заглянул в глаза, тряхнул его так, что с него посыпались брызги, как с мокрого щенка.

- Прекрасно, мой дорогой зятек. Мне всегда нравилось, что ты помнишь хорошие старые песни. Но эти песни пелись не просто так. Они понуждали к действию. Требовали действий.

- Действии? Каких? А я тут к чему?

- Очень к чему. Иди и ищи!

- Я? Искать?

- Да, ты. И сейчас же! Иди и ищи всех! И не возвращайся без них! Понял? А я тут подожду. Уберу, поставлю на место перегородку, приведу все в порядок.

- Но я могу долго искать, - с угрозой в голосе произнес Юрий.

- Не страшно. На это порой тратится вся жизнь, мой мальчик!

Карналь почти вытолкал Юрия на площадку, послушал, как тот неохотно спускается по ступенькам, вернулся в комнату и вышел на балкон. Киев лежал за Днепром на сонных круглых холмах, а над ним неслышно плыли золотые шапки соборов, задумчивые и таинственные, как целые века.

Карналь вздохнул и принялся наводить порядок в квартире.

9

Перейти на страницу:

Похожие книги

Любовь гика
Любовь гика

Эксцентричная, остросюжетная, странная и завораживающая история семьи «цирковых уродов». Строго 18+!Итак, знакомьтесь: семья Биневски.Родители – Ал и Лили, решившие поставить на своем потомстве фармакологический эксперимент.Их дети:Артуро – гениальный манипулятор с тюленьими ластами вместо конечностей, которого обожают и чуть ли не обожествляют его многочисленные фанаты.Электра и Ифигения – потрясающе красивые сиамские близнецы, прекрасно играющие на фортепиано.Олимпия – карлица-альбиноска, влюбленная в старшего брата (Артуро).И наконец, единственный в семье ребенок, чья странность не проявилась внешне: красивый золотоволосый Фортунато. Мальчик, за ангельской внешностью которого скрывается могущественный паранормальный дар.И этот дар может либо принести Биневски богатство и славу, либо их уничтожить…

Кэтрин Данн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее