Разговор со своими

Шуня все «починки» делала веревочками. Рукастый Зяма, умело по-настоящему чиня эти поделки, называл это «шунизмом». А потом, много позже, когда мамы уже не было и подобными починками пыталась заниматься я (но уже не с веревочками, а, используя прогресс, со скотчем), призывал прекратить «шунизм».

Хохотали, но, понимая окружение, которое воспримет такое вывешивание флага как издевку, а не патриотизм, сняли. К майским праздникам вывесили, сделав устройство для вставки флага. Теперь с древком лежит в гараже.

Глава 21

Дача, люди

Дом Верейских. – Наташа Ильина и Александр Александрович Реформатский. – Друзья на даче. Сколько имен! – Трио завистников.

Жизнь на этой столь сложным путём купленной даче была, особенно оглядываясь назад, замечательной. Конечно, благодаря людям.

К Верейским – Орику (так все звали Ореста Георгиевича) и Люсе (Людмиле Марковне) – ходили через калитку постоянно: и в праздники, и в будни. Их дом был, что в русской жизни называется, открытым. Это означает (надеюсь, что имею право определять, так как и с Зямой, и до сих пор наш дом считался и считается таким), что приходят по приглашению и без него, по собственному порыву, что я особенно ценю.

Это дом, в котором нет чинов и званий, гостеприимство одинаково ко всем. У постоянно бывающих есть привычные места. Конечно, запоминаются имена, но и «безымянных» соседей, и приведенных друзьями порой незнакомых людей всегда не только приветствовали, но и дивно кормили!

Во времянке Верейских жила Наташа Ильина с мужем Реформатским. Она, приехав из Шанхая, стала в России видной писательницей.

В Китае было довольно много послереволюционных эмигрантов из России. После и во время Второй мировой войны некоторые стали возвращаться. Например, Вертинский приехал в Москву в 1943 году. Давал концерты. Мы с Иркой протырились на его концерт в Доме архитектора – тоже из незабываемых впечатлений!

Реформатский Александр Александрович – крупный, очень известный лингвист, серьезный ученый. Но и он, и тоже большой художник Орик находили время писать друг другу (будучи в одном дворе) дружеские, с дивным юмором, стишки. И с удовольствием зачитывали всем, кто присоединялся к экспромтной выпивке «поэтов».

В доме у Верейских. Орик и печальный Зяма

Конечно, это был поселок писателей, так и назывался «Советский писатель». Сегодня продолжает жить с этим названием. А в середине прошлого века были писатели, которые, уверена, предпочли бы определяться иначе – как просто русские или без определения – просто поэт, прозаик, драматург… Тендряков, Драгунский, Трифонов, Бакланов, Эрдман, Антокольский, Твардовский и другие… Называю тех, кто и сегодня не только в моей душе, но и в русской литературе.

* * *

Дружили, встречались домами с Драгунским (Зяма писал воспоминания о нем), Тендряковым (шутили над ним, но и восхищались его утренними пробежками за водой на источник), Трифоновым (особенно он был ласков и проявлял интерес к моему папе-теннисисту), Антокольским (с удовольствием читал стихи, когда встречались). А его дочка Наташа была в дружбе с Зямой еще со времен Арбузовской студии, а внучка Катя была подругой нашей Кати. А позже правнуки Павла Григорьевича Ваня и Вася дружили с нашим внуком Ориком.

Рязанов и Гердт выпивают

Петр Тодоровский и Гердт не только выпивают, но и поют

Было редкое по единению, особенно для советского времени, поселение… Конечно, группировались по взглядам и жизненным позициям: Кремлев, написавший четырехтомник «Коммунисты», в гостях не бывал.

У Верейских часто бывал скульптор Цигаль. Один из его сыновей помогал нам с Катей, когда ставили памятник Зяме, придя к нам совсем не через папу. Бывала все еще красавица Людмила Алексеевна – жена ушедшего из жизни Алексея Толстого. Однажды при мне требовала от Твардовского, чтобы он высказался в печати на очень критичную статью Бунина (в Париже) относительно Алексея Николаевича. Александр Трифонович очень мягко, но с большой иронией ответил: «Вы хотите, чтобы я защищал Толстого (!) от Бунина?»

Праздновали Новые года, ходили из одного дома в другой. Кого только не было!