Читаем Разговор со своими полностью

Разговор со своими

Я – в костюмчике из жатого индийского ситца болотного цвета, Зяма – с распахнутым воротом, совершенно летнем костюме… Бедный Олег, вручив билет, на котором недвусмысленно было написано dress code – smoking, сказал Зяме: «Так тебя не пустят, идем!» – и повел к себе в номер надевать на него бабочку. (Она долго жила у нас, а, когда Зямы не стало, я подарила её «на счастье» нашему другу.)

На Зяму нельзя было смотреть – таким виноватым он себя ощущал, понимая, как я огорчена, что при моей любви к кино надо уезжать… «Нет! – закричал он. – Значит, так: ты играешь богатую американку, с придурью, которая так любит этот костюмчик, а на всех ей наплевать, правда, хорошо, что хоть туфли как надо…»

В составе русской группы подошли к красной дорожке фестивального дворца. Я не только не великая актриса Мария Николаевна Ермолова, но и в самодеятельности никогда не участвовала. Так что уверенной придурочной американки (тем более в составе русской группы), конечно, из меня не вышло.

Второй раз в жизни я чувствовала на себе удивленное внимание такого количества людей. Первый раз такое произошло задолго до этого в Ташкенте. Я приехала туда в качестве переводчика с двумя сирийскими арабами – крупными партийцами, которым показывали разно образную богатую советскую жизнь: фабрики, колхозы-миллионеры, а в Ташкенте в пятницу для доказательства свободы – мечеть. Повели на самые почетные места, где, естественно, ни одной женщины не было, а в мечети и вокруг нее, как мне потом сказали, более пяти тысяч молящихся. Приведя меня туда, начальники совершали нарушение, но – «высокие гости…». Я стояла, опустив глаза, но мне было наплевать, от меня ничего не зависело.

А здесь, в Каннах, – я же сама виновата, могла бы и не пойти!

И тут герой дня Олег Янковский подходит, берет меня под руку, и мы поднимаемся по этой красной дорожке… Можно это забыть?!

Глава 38
Две поездки в Армению

50 лет советской власти. – В Сирии с Кайсыном Кулиевым и Гарегином Севунцем. – «…коньяк-то ее!» – Три дамы в тресте «Арарат». – Столетний юбилей. – Рассказ Зямы о Шустовых.

Одним из отвратительных проявлений старости является нарастающее отсутствие желаний. Поэтому когда моя мама, перенеся два инфаркта и туберкулез легких и достигнув 74 лет, вдруг сказала, что ей хочется «на старости лет» посмотреть на коньячные владения ее деда и отца в Армении, мы (Зяма и я) очень обрадовались. И, естественно, стали думать, как организовать поездку.

* * *

Я однажды получила очень страстное приглашение приехать в Ереван. Возникло оно смешным образом. В юбилеи Октябрьской революции (для совсем молодых – произошла в 1917 году) во все страны ЦК партии посылал делегации каких-нибудь деятелей культуры, чтобы они рассказывали о «великих достижениях» советской власти. И я поехала в ее пятидесятилетие в качестве переводчицы с двумя такими деятелями: поэтом Кайсыном Кулиевым и армянским писателем Гарегином Севунцем в Дамаск и Бейрут.

Кайсын Кулиев – очень талантливый поэт и, что даже главнее, замечательный человек, мужественный, с редким даром интереса к людям и доброты. Когда в самом начале войны (1941 год) по приказу Сталина с Кавказа в Сибирь и Казахстан стали товарными вагонами целыми народами вывозить чеченцев, ингушей и каракалпаков, дав им на сборы 24 часа, Кайсын, проживавший в Москве, все бросил и помчался, чтобы быть с ними.

Гарегин Севунц незадолго до этого издал роман «Тегеран» и был довольно популярен, потому что очень раскручивали.

Выступали и в Сирии, и в Ливане в огромных залах. Кайсын говорил человеческие, теплые слова, и провожали его овацией.

Севунц же выступал по-советски, и ему хлопали вежливо. Он все говорил, что Кайсына я перевожу хорошо, а его хуже.

Сирия, Пальмира. Гарегин Севунц, Кайсын Кулиев, Таня

Так об Армении. Однажды после очередной встречи вернулись в гостиницу очень поздно. Кайсын говорит:

– Идемте выпьем.

Я говорю:

– Ночь, все закрыто, терпи.

И вдруг Гарегин говорит:

– У меня есть наш шикарный коньяк, сейчас принесу.

Кайсын:

– А ты у Тани спросил, ведь коньяк-то ее?!