Разговор за рюмкой чая. Любить непросто. Просто – не любить

– Роман, надо же – может, придумал такое имя? Ро-ман. Словно намекает на начало чего-то необычного, содержательного, долгого-долгого.

Танцевал незнакомец великолепно.

Ромашка даже забылась.

Впрочем, ей почему-то было всё равно, чем кончится это неожиданное, или всё же ожидаемое, рандеву.

У Машки было удивительно легко на душе, тело вовсе пребывало в комфортной невесомости.

Веселились они с Ромой от души почти до утра, пока не закрылось заведение.

Ехать к незнакомцу Машка мягко отказалась, вести его к себе – тем более не захотела.

Мужчина не спорил. Он вёл себя расслабленно и весьма уверенно.

Ночь в шикарном номере гостиницы с интересным соблазнителем была просто волшебной.

Ромашка отдавалась как в первый и последний раз.

Она и сама не ожидала от себя такой прыти, такой извращённой ненасытности, такого похотливо бесстыдного сладострастия и бешеной экспрессии.

К утру у неё болела и стонала от наслаждения каждая удовлетворённая до предела клеточка благодарного тела.

Прощание с кавалером было столь же красивым и романтичным.

Потом они обменялись номерами телефонов и…

И легко забыли друг о друге.

Ромашке отчего-то не хотелось серьёзных или достаточно длительных отношений.

Причину такой странной внутренней установки она не могла осознать, просто чувствовала, что это лишнее.

Желание до предела насытиться сексом без обязательств, утолить так долго испытываемую жажду интимной близости, Машка воплощала с животной страстью.

Каждую субботу и каждое воскресенье отправлялась она в один из многочисленных баров и клеила там мужиков по одной и той же схеме: изображая, теперь уже намеренно, полное равнодушие, отрешённость и чуточку высокомерия.

На отчуждение, мечтательность и скромность кавалеры всех возрастов и мастей клевали так, словно мёд из её возбуждённого лона был разлит по всей площади танцпола.

Зажигательный танец Сальса тоже был одной из сексуальных приманок.

Теперь Ромашка сама могла выбирать кавалеров, иногда даже цинично издевалась над их соперничеством, устраивала состязание.

Ей всё сходило с рук, но спустя месяц перестало радовать.

Секс и атмосфера вечного праздника наскучили, осточертели.

Теперь Машка вынашивала совсем другую идею: она во что бы то ни стало хотела соблазнить…

Да-да – собственного мужа.

Эта идея будоражила воображение, манила убеждением, что миссия невыполнима.

Навязчивое желание возобновить супружеские отношения незаметно превратилось в единственную ценность, в цель жизни, в безумную страсть.

Машка опять ушла в себя, превратилась в серую мышку, сосредоточилась на разработке многочисленных вариантов “возвращения блудного мужа”.

– Никуда ты от меня не денешься, Витенька! Я ни в чём перед тобой не виновата. Ни в чём. А твои проблемы вычислю. Вычислю и решу. Не будь я Машка-Ромашка. Люблю я тебя, чёрта, ничего не могу с собой поделать.

Один из странных возрастов любви

Расстроенная до глубины души Вика с опухшими глазами сидела в напряженной позе напротив отчитывающей её мамы, рассеяно глядя в пол.

Она не плакала, только собиралась, сдерживая эмоциональный взрыв из последних сил.

– Почему ты мне раньше не сказала? Мы бы чего-нибудь придумали. И от кого… это же выдумать нужно! У меня в голове не укладывается. Генка Ваншенкин, сукин сын. Ты точно не врёшь? Может это у вас, молодых мода такая, тест на адекватность родителей, на их продвинутость? Как там его… кажется, пранк называется, розыгрыш. У-у-у, убила бы… не будь ты моей дочерью. Срамотища-то какая, позорище! Как я людям в глаза посмотрю? А папа… у него же сердце… тебе никого не жалко.

– Мамочка, ну зачем ты так? Можно подумать, у меня сердца нет. Папочка человек современный, идёт в ногу со временем. Мы же не во времена инквизиции живём.

– Вот именно. На костре тебя поджаривать никто не будет, а косточки мыть начнут, пока не посинеешь. Сама с отцом разговаривай, сама исповедуйся. Меня уволь, иначе он меня просто закопает. Живьём.

– Я уже не девочка, мне…

– Конечно, конечно… девочки не беременеют, они в куклы играют. Понарошку. Ты, похоже, наигралась, решила на практике испытать. ну и как, понравилось? У-у-у, как я зла, как меня колбасит! Самой нос подтирать нужно, а она, трекс -пекс-секс. Взрослая, самостоятельная… за что мне такое! Убила, наповал… у-нич-то-жила, скотиняка! С пелёнок да сразу в кровать к старику. Мамочки родные! А он-то, а он… Геннадий Вениаминович, любовник сорока с чем-то дряхлых лет. Нарисовался – не сотрёшь. Знаешь, как таких субчиков называют, нет? А я скажу – педофил, развратник. За такое… за такие дела сажать нужно.

– Я люблю его, мамочка.

– Кого, Генку? Да он же… он на одном горшке с твоим отцом рядышком сидел, потом за одной партой десять лет. Он больше чем вдвое старше тебя, на двадцать шесть лет, на целую вечность! Представь себе, что твоя мать от столетнего деда понесла. Тьфу-тьфу, придёт же такое в голову. У него седина на висках, лоб в морщинах и… и яйца скукоженные.

– Это не имеет значения. Он меня любит. Тебе просто завидно, что не тебя. Сама говорила – тыщу раз жалела, что папку, а не его выбрала. Я же помню…