Он был связан дружбой с девушкой старше его, девушкой необыкновенной простоты, бесстрашной, молчаливой и романтичной, с этими тяжелыми темными завитками волос, спускавшимися на ее круглые сильные плечи, с красивыми, смуглыми до черноты руками и с этим выражением вызова, страсти, полета в раскрылии бровей над карими широкими глазами. Нина Иванцова угадывала каждый его взгляд, движение и — беспрекословно, бесстрашно, точно — выполняла любое его поручение.
Всегда занятые то листовками, то временными комсомольскими билетами, то планом какой-нибудь местности, они могли часами молчать друг возле друга не скучая. А если уж они говорили, они летели высоко над землей: все созданное величием человеческого духа и доступное детскому взору проносилось перед их воображением. А иногда им было так беспричинно весело вдвоем, что они только смеялись — Олег безудержно, по-мальчишески, потирая кончики пальцев, просто до слез, а она с девической, тихой, доверчивой веселостью, а то вдруг женственно, немного даже загадочно, будто таила что-то от него.
Однажды, сильно смущенный, он попросил у Нины разрешения прочесть ей стихи.
— Чьи, твои? — спросила она удивленно.
— Нет. Ты послушай…
Он начал, еще больше заикаясь, но после первых строк вдруг овладел собой:
— Здесь я еще не все доделал, — сказал Олег, снова засмущавшись. — Здесь должно быть, как мы пойдем в армию вместе… Ты хотела бы?
— Это ты мне посвятил? Мне, да?.. — сказала она, обдавая его светом своих сияющих глаз. — Я сразу поняла, что это твои. Почему ты раньше не говорил, что пишешь?
— Я стеснялся, — сказал он с широкой улыбкой, довольный тем, что стихи ей понравились. — Я давно пишу. Но я никому не показываю. Я больше всего Вани стесняюсь. Ведь он, знаешь, как пишет! А я что… У меня, я чувствую, размер не выдержан, да и рифму я с трудом подбираю, — говорил он, счастливый признанием его стихов Ниной.
Да, так случилось, что в этот самый тяжелый период жизни Олег вошел в самую счастливую пору расцвета всех своих юношеских сил.
Шестого ноября, в канун Октябрьского праздника, днем, штаб "Молодой гвардии" собрался в полном составе на квартире Кошевого с участием связных — Вали Борц, Нины и Оли Иванцовых. Олег решил ознаменовать этот день торжественным принятием в комсомол Радика Юркина.
Радик Юркин уже не был тем мальчиком с тихими, кроткими глазами, который сказал Жоре Арутюнянцу: "Ведь я привык рано ложиться". После своего участия в казни Фомина Радик Юркин был включен в боевую группу Тюленина и участвовал в ночных нападениях на немецкие грузовые машины. Он довольно уверенно сидел на стуле у двери и прямо, не мигая, смотрел в окно напротив, через комнату, пока Олег произносил вступительную речь, а потом Тюленин давал характеристику ему, Радику. Иногда в нем пробуждалось любопытство, что же это за люди вершат его судьбу. И он переводил свой спокойный взгляд из-под длинных серых ресниц на членов штаба, сидевших вокруг большого обеденного стола, накрытого, как на званом обеде. Но две девушки — одна светлая, другая черная — сейчас же начинали так ласково улыбаться ему, и обе они были так хороши собой, что Радик вдруг чувствовал прилив необыкновенного смущения и отводил взгляд.
— Б-будут вопросы к товарищу Радику Юркину? — спросил Олег.
Все молчали.
— Пусть биографию расскажет, — сказал Ваня Туркенич.
— Расскажи б-биографию.
Радик Юркин встал и, глядя в окно, звонким голосом, каким он отвечал урок в классе, сказал:
— Я родился в городе Краснодоне в тысяча девятьсот двадцать восьмом году. Учился в школе имени Горького… — На этом и кончалась биография Радика Юркина, но он сам чувствовал, что этого мало, и менее уверенно добавил: — А как немцы пришли, теперь уже не учусь…
Все опять помолчали.
— Общественных обязанностей не нес? — спросил Ваня Земнухов.
— Не нес, — с глубоким мальчишеским вздохом сказал Радик Юркин.
— Задачи комсомола знаешь? — снова спросил Ваня, уставившись в стол сквозь свои роговые очки.
— Задача комсомола — бить немецко-фашистских захватчиков, пока не останется ни одного, — очень четко сказал Радик Юркин.
— Что ж, я считаю, парень вполне политически грамотный, — сказал Туркенич.
— Конечно, принять! — сказала Любка, всем сердцем болевшая за то, чтобы все вышло хорошо у Радика Юркина.
— Принять, принять!.. — сказали и другие члены штаба.
— Кто за то, чтобы принять в члены комсомола товарища Радика Юркина? — с широкой улыбкой спросил Олег и сам поднял руку.
Все подняли руки.
— Ед-диногласно, — сказал Олег и встал. — Подойди сюда…