Девушка улыбнулась, и слова ее заглушила громкая музыка – заиграли вальс, танец, считавшийся не очень пристойным. Слишком уж там прижимались… и в том многие находили особою прелесть и шарм.
Закружили по натертому полу пары, такие изящные, томные… воздушные, как мотыльки.
– Что ты будешь делать, когда прогоним французов? – обнимая партнера за плечи, спросила Сонечка.
– Воевать дальше, – не задумываясь, ответил Денис.
– А потом? Когда война совсем-совсем кончится?
– Не знаю. Честно сказать, не знаю… Как-то не думал пока.
Давыдов и в самом деле не думал. Не до того было. Война-то еще не закончилась, шла, гремела вовсю.
– Ах, Денис, здесь так душно… Давай в беседку пойдем.
– Как скажешь, – чинно кивнул гусар.
Вальс кончился, и оркестр тотчас же заиграл мазурку. Денис мазурку любил, но возлюбленной красавице уже обещана была беседка. Мило улыбнувшись дамам, Давыдов прихватил с собой бутылку вина и бокалы, накинул на плечи шинель и вышел в сад.
Смеркалось. Как всегда осенью – рано. Льющийся из больших «французских» окон свет падал на узенькие аллеи. Мокрые от дождя опавшие листья липли к коротким гусарским сапогам. Кругом, вдоль аллей, росли какие-то густые кусты и деревья, кажется, крыжовник и яблони.
Да, яблони – вон и яблочки еще висят. Как раз и сорвать – закусить. Хмыкнув, Давыдов прижал к себе бутыль и бокалы, привстал на цыпочки, потянулся…
Позади вдруг послышался тихий смех.
– Давай лучше я. Я ж тебя повыше. Пусть не намного, но все-таки…
– Сонечка, друг мой! – резко обернулся полковник. – Я думал, ты уже там, в беседке.
– Задержалась, – девушка отозвалась так же резко, отрывисто, словно бы нехотя бросив слова. – Один там… старый знакомец.
– Клеился?!
– Что-что?
– Ну… смысле – отвратительно себя вел?
– Да нет, – отмахнулась Софья. – Так… слегка…
– Так, может, его – саблей? – Денис грозно подкрутил усы. – Ты только скажи! Все для тебя сделаю… Не веришь?
– Верю. Только вот замуж я за тебя не пойду.
– Почему? – несколько обескураженно переспросил Давыдов. – Почему это не пойдешь.
– Ты сам знаешь, – Сонечка мягко взяла его под руку. – У меня свои планы. Впрочем, мы с тобой об этом уже говорили. Не надо еще раз начинать… поверь, мне больно.
– Но мы же…
– Молчи… Тсс!
Денис пылко поцеловал накрывший его рот пальцы…
– Грешники мы с тобой, да… – прошептала барышня. Прошептала без особого уничижения, даже с какой-то долей удовлетворения, что ли… – Я вот тут думала… Если мужчине и женщине вдвоем хорошо… пусть и какое-то время… То, наверное, не такой уж и страшный то грех. Бог простит! У меня есть знакомый батюшка, отец Алексий – это просто чудо. Во всем меня поддерживает… вот и про грех наш скажет – замолим.
– Конечно, замолим, – уверенно мотнув головой, Давыдов повысил голос: – Да и не грех это никакой. Я не женат и ты не замужем. Кого мы с тобой обманываем, кому мешаем?
– Все же стоит скрывать все в тайне…
– Как шпионы?
– Ага…
Обняв Дениса за шею, Сонечка властно притянула его к себе и принялась целовать в губы. Поцелуи быстро становились все крепче, все горячее, так, что совсем скоро влюбленных охватил такой жар, что…
– Бежим в каретную, – едва переведя дух, шепнула девушка. – Там тепло… там нет никого… я знаю…
В каретной и впрямь оказалось тепло, и даже вполне уютно, разве что темновато. Прямоугольное, вытянутое в длину помещение, освещалось догорающими в жаровне углями. Красные блики прыгали на лаковых обивках телег и колясок.
– Вон та бричка, кажется, подойдет…
– Ты откуда знаешь, что здесь никого…
– Фекла. Служанка моя. Она с местным шорником… Он у нас сейчас… ремонтирует что-то.
Снова поцелуи… и трепетно бьющиеся сердца… и блеск глаз… и страстный шепот…
Сняв с девушки плащ, Дэн покрыл поцелуями ее плечи и шею…
– Милая… повернись…
– Ах… смешной ты какой! Борода эта… волосы…
Ах, чертовы завязки… чертовы шелковые завязки… Какие-то крючочки, бантики… еще бог весть что… Ага! Наконец…
Вот и голая спинка… нежная шелковистая кожа… горячая, как огонь! Погладить, погладить, обнять… поцеловать… вот, меж лопатками… ах… опуститься ниже… Да! И свою-то одежду сбросить не забыть!
Голая по пояс Софья повернулась к Денису лицом, помогая возлюбленному раздеться… Сбросив всё, Дэн поцеловал ее в живот, поласкал пальцами стремительно твердеющие соски, накрыл губами… руки же его тем временем освободили барышню от остатков одежды… Какой тонкий стан! Стройные бедра… ямочки… лоно… Прижать к себе… так…
Заколыхалась коляска. Послышались вздохи, стоны… сначала томные, тихие… потом все громче и громче… И вздохи эти, и стон улетели вверх к потолку, к крыше… в небо! Да пусть… пускай… И правда – если двоим хорошо, то разве это грех? Тем более никто никого не обманывал, не предавал.
Ведь не грех же? Ведь так? Ведь правда?
Почивать долго на лаврах партизанам не пришлось. Уже на следующий день пришло известие о большом французском конвое. Весть доставили местные крестьяне, весьма недовольные принудительным освобождением их от продуктов, реквизируемых на нужды «Великой армии».