Разное

Сначала – в рамках тоталитарного давления – это было выгораживанием своей области свободы, было «ворованным воздухом». Но и не только. Это занятие было преодолением не только идеологических догм, но и всех представлений об искусстве, о художнике, об отношении жизни и искусства, о красоте и т. д. и т. п., уже глубоко внедренных в сознание. А потом это стало преодолением, главным образом, себя, освобождением от того, что стало слишком ясным, привычным, то есть попытками развиваться, двигаться дальше, то есть жить. Такой вот психотерапевтический момент.

Впрочем, и как зритель я жду от искусства именно такого освобождающего опыта. Ведь именно этот опыт (и для художника, и для зрителя) не умирает в работах, сделанных давным-давно, несмотря на музеи, коллекции, книги и т. д.

Конечно, это далеко не исчерпывает и не объясняет всего. Я мог бы написать с такой же убежденностью и, конечно, совсем иное. На свою работу я могу взглянуть с разных точек зрения, и есть много других аспектов, тоже для меня важных, но вот то, что я сейчас написал, пожалуй, самое важное. А вот та пустота – тайна, что скрыта за крашеными холстами, – ее не объяснишь, не растолкуешь.

Вот писал, объяснял, объяснял и так ничего и не объяснил. Ведь все эти объяснения – интерпретации – это всегда после. Я не иллюстрирую некие концепции, не конструирую работы согласно неким принципам и ранее освоенным концепциям. Сначала всегда визуальная идея – желание написать вот такую картину, построить вот такую конструкцию или инсталляцию, сделать вот такой объект. И остается вопрос, откуда эта идея, этот образ, кто диктует это желание. Ответа нет.

Юрий Альберт. Интервью с Иваном Чуйковым[1]

Юрий Альберт:

Скажи, пожалуйста, когда тебя назвали концептуалистом первый раз?

Иван Чуйков: Я думаю, Гройс назвал. В своей знаменитой статье[2].

Юрий Альберт: А сам ты себя кем считал?