Разные годы

— Никогда, — говорит подполковник Георгий Галицин, — нигде и никогда мы не забываем, что если истребитель не пропустит вражеский самолет к городу, то спасет немало жизней… Мы видим перед собой улицы Москвы, семьи в квартирах, многолюдный говор на проспектах… Ну как же не драться?

Это внутреннее сознание, всегда следующее за летчиком, и придало сил младшему лейтенанту Шарову, который упорно дрался со звеном самолетов противника, израсходовав весь запас патронов и снарядов. Но один самолет все еще рвался к городу, и Шаров протаранил его лобовым ударом, погибнув в огне, пожертвовав своей жизнью во имя спасения тысяч людей.

Разве жители этого города когда-нибудь забудут великий подвиг Шарова?

Таков и лейтенант Зорин, человек, чудом спасшийся от гибели, выдержавший борьбу с целой стаей вражеских самолетов. Зорин дрался с яростью и с большим искусством. Он умело маневрировал в воздухе и вовремя нападал. Он ускользал от огня, но ни на минуту не выпускал из поля зрения вражеские машины. Они наседали, окружали его. Вот у Зорина уже перебито три пальца на правой руке. Он не покидает боя, продолжает выполнять свой долг. Осколочные ранения в бедро, в грудь, в плечо все же не помешали ему последним усилием воли направить огонь своих пулеметов на врага. Фашистский самолет рухнул, и тогда Зорин вырвался из кольца, пошел к своему аэродрому.

Но силы уже покидали летчика, он истекал кровью. В эти минуты Зорин жил только напряжением нервов, огромной выучкой, тренировкой. Надо было во что бы то ни стало повести самолет на аэродром, держаться в воздухе, управлять самолетом хоть одной рукой. Тело казалось беспомощным и грузным, кровь сочилась на серебристую спинку сиденья. Зорин посадил самолет, не повредив его. Но когда к кабине подошли друзья, летчик лежал без сознания. Его понесли с гордостью людей, знающих цену такому подвигу.

Да, все люди, которым приходилось бывать в воздушных боях, знают это сильное человеческое чувство, дающее волю к борьбе даже в самые смертельные минуты.

Как-то раз летчики возвращались домой с удачного рейса. И вдруг, когда отряд находился еще над расположением немецких войск, самолет командира эскадрильи старшего лейтенанта Свитенко начал снижаться. Летчик получил тяжелое ранение в бою, мотор отказывался служить. Свитенко взмахнул крыльями: «Прощайте…»

Он выбирал поляну для посадки. Над этой поляной начали кружиться и наши самолеты, хоть их и обстреливали из зенитной артиллерии. Они видели, как Свитенко сел, как по дороге побежали к нему фашистские солдаты. Тогда отделился от друзей младший лейтенант Слонов. Он совершил посадку на ту же поляну, вытащил из самолета своего командира, привязал к себе и с молниеносной быстротой вновь поднялся в воздух. Все это он делал под минометным и пулеметным огнем, который фашисты направили на поляну, где совершили посадку два советских истребителя.

Так младший лейтенант Слонов доставил Свитенко на аэродром, и Георгий Галицин, поздравляя летчика, сказал: «Вот это настоящий советский истребитель!»

Летчики знали — это высокая похвала. Не так-то легко быть настоящим истребителем!

Под Москвой, 1941, октябрь

ИЗ ДНЕВНИКА 1941 ГОДА

16 ноября

Сегодня утром началось второе наступление противника на Москву. Все на фронте знали, вот-вот оно начнется, это наступление. Фашисты подтянули сюда свежие силы, новые колонны танков, артиллерию, пехоту.

Наиболее яростные атаки враг предпринимает в районе Волоколамска. Снова 16-я армия генерала Рокоссовского подвергается жестокому и невиданному испытанию. Еще ночью я приехал к нашим танкистам, которыми командует Константин Малыгин, молодой подполковник. Фашисты атакуют с шести часов утра. Узкая поляна огласилась ревом моторов, минометы врага усилили свои действия — мины рвались то здесь, у окопов, где лежали наблюдатели, то у кустарника, где замаскировались наши танки. Малыгин знал, что цель атаки — прорыв к магистрали. Враг пытается любыми усилиями продвинуться к Волоколамскому шоссе, ровному, асфальтированному, ведущему к Москве. Стало быть, надо отбить наступление, заставить вражеские танки и пехоту повернуть. В то же время нужно было сохранить наши танки, во всяким случае обойтись малыми потерями — ведь предстоят еще тяжелые и упорные бои за Москву.

Малыгин приказал майору Гавриилу Саратяни выйти с двенадцатью танками, вступить в бой с мощной колонной врага, задержать ее, подбить, поджечь, взорвать машины противника. Майор принадлежал к числу людей молчаливых и спокойных. Он понимал, что битва предстоит жестокая, потому что двенадцати советским танкам придется драться с шестью десятками фашистских бронированных машин. К тому же враги установили четыре батареи противотанковых орудий, которые должны были с флангов прикрывать продвижение танковой колонны.