Разорванные цепи

Мальчишка, только что закончивший институт и приезжавший домой на короткие каникулы в страну не больше, чем на месяц с небольшим в год. Что я знал о том, какие порядки царили в ней, какой беспредел в целом набирал силу, как попирали законы люди, которые считали, что им все можно и они везде правы? Все покупалось и продавалось, все имело свою цену. И я…, против этого безобразия, с юношеским максимализмом и верой в то, что правда должна побеждать. Как-то быстро вокруг меня образовалась пустота, а из фирмы начали исчезать люди, много лет до того работавшие с отцом, и считавшиеся его надежным рабочим тылом.

Я оставался один и за мной никто не стоял, был легкой добычей для таких прожженных акул бизнеса, как Синягин. И он это прекрасно понимал, но играл со мной, как с рыбкой, заглотившей крючок с наживкой. Не знаю зачем ему это было надо, может стало скучно и решил словить эмоций поострей, ведь когда все идет по плану, быстро приедается. Решил со мной поиграть?

Может хотел, чтобы желторотик в моем лице запомнил свое поражение навсегда. Не знаю, но мне предложили самые невыгодные условия сделки продажи бизнеса отца. Даже если бы согласился на условия, то после передачи семейной фирмы остался по уши в долгах. Но я не согласился, сопротивлялся и барахтался, беря кредиты под огромные проценты лишь бы погасить текущие платежи, и увязая все больше в этом болоте.

Время шло и это начало раздражать бизнесмена, он решил припугнуть меня, и в один далеко не счастливый день моя двадцатилетняя сестра-студентка не вернулась с занятий из своего университета. Мы с мамой искали ее два дня без всяких результатов, она исчезла в одночасье, никто не видел, никто не слышал. Ее закадычная подружка рассказала, что они расстались как обычно, сестра при ней вошла в подъезд дома, вот только до квартиры она так и не дошла. А вечером второго дня кто-то позвонил в дверь нашей квартиры: на пороге стояла сестренка в разорванном у горла грязном платье, с потеками косметики на бледном лице, с глазами, в которых страшно выделялись неестественно огромные зрачки и с застывшим спокойным лицом, безэмоциональным, неживым, словно это маска, которую она надела, перепутав маскарад с буднями. Я смотрел на нее и понимал, что сейчас этот мир, мой мир, рушится и никогда уже не будет прежним. И только испуганный вскрик подбежавшей мамы заставил начать действовать. Я попросил маму увести сестру в ванную, чтобы умыть ей лицо и снять обрывки грязного платья и белья, но ни в коем случае не принимать душ, понимая, что ее прежде должны осмотреть врачи и расспросить милиция, которым я сейчас лихорадочно звонил. Меня ждало еще одно потрясение, когда, прибежав в ванную на громкий крик и судорожный плач мамы, увидел обнаженное избитое тело сестры, все в черно-фиолетовых и красных синяках, ссадинах, вдоль спины которой небрежным мужским почерком шла надпись красным маркером «А мы предупреждали».

Вот тогда я плакал навзрыд, первый и последний раз в жизни плакал, зажимая себе рот, чтобы не кричать от отчаяния, задыхаясь и хрипя, сжимая кулаки в бессилии что-то изменить, забыв, что рядом со мной рыдает мама и по-прежнему неестественно спокойно стоит сестра. Все последующие события размазались во времени: приезд скорой помощи, милиции, мое заявление, заявление сестры и прочее воспринимались как бы со стороны. Наверное, так мозг защищался от потрясения, чтобы не сойти с ума. Я ходил около палаты, где лежала потом в беспамятстве моя младшая сестра, изнасилованная в гаражах недалеко от дома тремя подонками, которых впоследствии так и не нашли, а в груди под сердцем копилась глухая темная ярость и жажда мести. Месть этому миру за бессмысленную жестокость, попадавшую совсем не тем, кто ее заслуживал. Эта жестокость для людей, которые давно таковыми не являлись, скрывая хищные морды под личиной благообразных людей, Антону Синягину, который так жестоко распорядился судьбой моего отца и сестры. Но сами испытания только начинались, чередой наваливаясь со всех сторон. Потому что через две недели я собственными руками обрезал кухонным ножом, неуклюже сделанную сестренкой веревочную петлю, с ее остывающим телом, показавшееся мне таким легким и маленьким, когда я бережно опускал его вниз. И лихорадочно пытался развязать трясущимися пальцами затянувшийся на нежной шейке узел, молясь и безумно надеясь, что каким-то чудом сестра еще жива. А рядом, сидя на полу, качаясь всем телом, схватившись руками за голову, беспрерывно выла мама. И от этого безнадежного звериного воя, леденела и застывала в корчах душа. Спустя некоторое время рядом с могилой отца появилась еще одна, свежая могила моей сестренки, так и не нашедшей в себе сил продолжать жить дальше после того, что сделали с ней подонки, изощренно насиловавшие двое суток девушку, предварительно накачав наркотиками.