Разожги мой огонь

— Знакомых высматриваю, — ответила полуправду.

— И как? Высмотрела кого?

— Да какое там, — беспечно рассмеялась, на него посмотрев, — и не узнать никого в этих нарядах.

Видела, как мерцают красным глаза в прорезях маски. Поверил, нет — не угадаешь. Неуютно чувствовала себя под его всеведающим взглядом. Казалось, насквозь видит.

Неизвестно, до чего б договорились, не выскочи из толпы малец да со всего маху на хозяина вулкана не натолкнись.

— Ой!

— А это кто у нас здесь? — спросил тот добродушно. И так голос переменился, что от удивления брови вскинула.

— Ты не мой папка, — удивленно протянул парнишка, потом затряс нижней губой, рот искривил и так заливисто да звонко заревел, будто в колокол пожарный били.

— Тише, маленький, найдем мы твоего папку, — попыталась утешить его.

— Я не маленький! — замотал головой, потер глаза кулачками, из-под которых новый поток слез хлынул.

Редрик подозвал лоточника, купил у него яблоко в карамели.

— Держи, малец, — присел рядом и протянул пареньку.

Тот вмиг утих, яблоко взял и сразу добрый кусок отхватил. Слезы тут же иссякли.

— Матушка твоя где? — спросил Редрик.

— Да тут где-то, — пожал острыми плечами и вновь яблоком занялся.

— Делать нечего, искать пойдем, — решил хозяин вулкана, хотел мальца на руки подхватить, чтоб сподручней было, но тут выбежал из толпы румяный усач без маски, рванул к парнишке.

Почувствовала, как Редрик меня за руку тянет, чтоб в толпе скрыться.

— Вот ты где!

— Тятя!

— Мать ищет, все ноги сбила, а он яблоко трескает! Откуда взял-то?

— Угостили!

— Да ну? И кто же таким непослушным пострелятам сласти за так раздает?

— Да вон стоит, — махнул кулаком с зажатой в нем палочкой и ополовиненным яблоком малец, указывая на нас, — с глазами огненными.

Засмеялся отец парнишки, да так, что усы запрыгали.

— Ну ты и сказочник, малой, весь в меня!

Уж скрылись в толпе отец с сынишкой, а мы с хозяином вулкана так и стояли, глядя им вслед и думая каждый о своем. Когда-то, сейчас казалось, что безумно давно, хотела я полный дом детишек, чтоб смех их звенел колокольцами на радость сердцу. Я бы им калачи сладкие пекла, а зимними вечерами сказки рассказывала, да только боги иначе распорядились. Когда поняли, что не будет у нас с Торвином ни сыновей, ни дочерей, смирилась, хотя сердце иной раз и болело от несправедливости. Из-за того и второй раз замуж не пошла. Не хотела род мужа позорить.

Сглотнула горечь в горле и спросила:

— Как он глаза-то твои успел разглядеть?

— Дети самую суть умеют видеть, потому что смотрят иначе. Что им шелуха эта, — отозвался Редрик невесело.

* * *

Понемногу смолкли голоса ребятни: иных родители увели, другие сами по домам разбежались. Другая часть праздника начиналась — танцы. Обыкновенно после Ночи Костров свадеб было не счесть. Считалось, что так хозяину вулкана нос утирают девицы. Дескать, не видать тебе жертв.

Заиграла вдруг музыка знакомая до боли. Начали собираться в большой круг у главного костра парни и девицы — наставало время Алого Танца. Воздух ночной от смеха звенел. Знали все, что самое веселье сейчас начинается. С плясками безудержными, песнями удалыми да состязаниями лихими.

— Готова, супруга?

Подняла голову, посмотрела в лицо хозяина вулкана, усмехнулась и, подхватив под локоть, чуть не потащила к главному — Старшему, как его называли, — костру. Волны жара там будто от самой Матери-Земли поднимались. И пахло хорошо — Старший Костер издавна на яблоневых поленьях разжигали.

Едва подошли к весело трещавшему пламени, тут же нас и разделили. Моя левая ладонь в ладони долговязого молодца утонула, а другую бородач в маске из красных ягод сжал.

Хозяина вулкана две девицы к костру увлекли. За одну руку девица в маске из осенних листьев ухватила, за другую — хохотушка в алом плаще, обшитом бумажными цветами. Круг уж замкнулся и, когда музыка громче грянула, закружили хоровод около костра. Сначала в одну сторону, потом в другую.

Взметались алые одежды, мелькали рдяные маски, взвивались к ночному небу руки Старшего Костра, что переливался сливовым, брусничным и медовым цветом, а мне вдруг захотелось рассмеяться. Полнилась грудь счастьем и безработным весельем, будто и не было никакого обряда, а я снова была собой — той самой Мелиссой из Ильштара, обычной булочницей, что каждый год на Ночь Костров с подругой ходила.