Разработка

Стало быть, гостей свозили на «Аэродром Юнкерса». Свозили – не потому, что насильно, и не потому, что гости сами бы не смогли добраться – у большинства приглашенных, конечно же, имелись и собственные машины, а у некоторых – и персональные шоферы… Но – Александр Сергеевич не мог позволить гостям в этот день, когда по всей России празднуют старый Новый год, добираться своим ходом. Господин Юнгеров собирались гулять – и не просто гулять, а с выходом, заходом и чечеткой. Дело в том, что именно в этот день Александра Сергеевича угораздило родиться. И именно в двухтысячном году ему исполнилось ровно сорок лет. Надо сказать, что Юнкерс никогда свои дни рождения особо широко не отмечал, а иногда не отмечал и вовсе. А тут вдруг решил, и не просто решил, а «чтоб все по-взрослому было». Поэтому гости были предупреждены заранее о том, что за ними заедут, и о том, чтобы не рассчитывали откланяться ранее, чем через день. По такому случаю отказать Александру Сергеевичу никто не смог, потому что собирал он не абы кого, а людей близких, почти родных, тех, кого любил и кто любил его. Причем приглашал Юнкерс персонально – без мужей-жен, с которыми вопросы заранее «утрясались» – в каждом случае по-разному, но всякий раз без ущерба для приглашенного. Юнгеров и его люди умели объяснять и убеждать не только силой, но и обаянием.

Всех гостей свезли к «Аэродрому» почти синхронно и торжественно препроводили в огромную залу – кухню, стены которой были сложены из гранитных валунов. («Моя кухонька, – любил иногда похвастаться Юнкерс, – легко атомную войну переживет!»).

На стол, больше похожий на волейбольную площадку, поставили много всякого разного…

(Когда повар спросил, как накрывать, и начал было перечислять что-то, Юнгеров разозлился:

– Что ты мне своим образованием манерным тычешь?! Ты пойми: надо, чтоб с душой… Придут друзья, родные мне люди, близкие женщины… Надо, чтоб вот как… Не так, чтоб черную икру ложками, а… чтоб тоже ложками, но… Короче! Ты же у нас по заграницам учился? Ну и давай! Некоторые будут из небогатых, но надо, чтоб и они… Понял?

– Чего уж тут не понять, – вздохнул специалист по разным кухням, которому Юнгеров не разрешал лишь картошку на сале жарить, и отправился «колдовать». Колдовал он трое суток.)

Когда все расселись, хозяин встал во главе стола и обвел гостей глазами. Стало тихо. Александр Сергеевич вдруг потянулся с хрустом всем своим громадным сухим телом, смешно сморщил курносый нос. Прищурил зеленый глаз, провел рукой по коротким с проседью волосам, кашлянул и начал:

– Граждане!

По залу плеснул смешок. Александр Сергеевич чуть смутился, но тут же продолжил:

– Дамы и господа! Товарищи! Ну, не умею я речей говорить, дорогие мои. И вести себя прилично не научился – так, чтоб в собственном доме это органично получалось. Недолго позаставлять себя могу – это если с чужими, а так… Но не в этом дело, и не об этом, как говорится, речь… Так вот: я вам всем верю. Люблю и верю, а потому верю, что не обидитесь… За столом сегодня все свои. И вы всё друг про друга знаете, конечно, хотя многие за одним столом оказались впервые… Так уж вышло… Я пару недель назад чего-то такое мямлил про то, что, дескать, сорок лет не отмечают, не справляют – не вправляют… А потом решил – какого черта?! Суеверия какие-то дикие, так еще недолго – и в гороскопы верить начнешь… И захотелось мне собрать всех у себя. Чтоб за моим столом, в моем доме, сидели и смотрели на меня те, кто мне не просто дорог, кто мне… помог. Помог искренне, и в тяжелые дни, и в светлые, помог, как товарищ, как человек, который знает, что он прав по самому гамбургскому счету. Я рад смотреть вам в глаза, я вас всех обнимаю. И говорить сегодня буду я, и не потому, что я – это я… Я буду говорить искренне сокровенное про каждого. И тем самым самому себе подарок сделаю. Я во всем этом великолепии только идею подготовил, зато какую! Кстати, я не репетировал, так что… Черт его знает, с кого же начать… Ну, не по алфавиту же… Мы же – люди! Вот буду просто на вас смотреть и говорить. Если получится что-то невпопад – простите и не хмыкайте… А пока – для затравки – приму-ка я в вашу честь… шампанского! Вы все знаете – я шипучку не пью. Но по такому случаю… Вот – урожай хрен знает какого года… Ну, дорогие мои, за вас!

Александр Сергеевич напузырил бокал через край, чокнулся с теми, до кого дотянулся, остальных обвел глазами и махнул драгоценную влагу залпом, а потом хрястнул хрусталем об пол. Все загомонили, зазвенели приборами, засмеялись и расслабились. Юнгеров куражливо помотал головой и, пробормотав известную присказку по поводу первой и второй[2], потянулся к пузатой бутыли водки:

– А давай-ка мы, брат, водки треснем… А?

Эту фразу Юнкерс адресовал не кому-нибудь, а полковнику Крылову Петру Андреевичу, заместителю начальника уголовного розыска всего Петербурга.

– А то! – ухмыльнулся полковник. – Дай-ка бутылек…