Разрушающие себя

Мы с Гришей встречаемся взглядами, стоит ему вернуться с оранжевой коробочкой в руке. Зарываюсь пальцами в волосы Федьки, а про себя кощунственно радуюсь тому, что Василиса не слышит. Меньше всего сейчас хочется показывать свою слабость перед ней, но я ведь знаю, что только здесь ощущаю себя достаточно защищенным для подобного рода разговоров.

Наверное, я ужасный человек. Вообще не понимаю, что эти дети во мне нашли. У них тяга к чудовищам, они думают, будто нас можно спасти и превратить в прекрасных принцев из сказки.

— Мне не больно, честно, — отвечаю нарочито весело, похлопывая по спине, обтянутой футболкой с Суперменом. — Ручки просто из одного места растут.

— Сейчас помогу его подлатать, не волнуйся, — мягко смеется Гриша, трогая Федю за плечо. Тот вздрагивает, рычит будто уличный щенок и ежится, неприязненно косясь на взрослого, который ему совсем не нравится.

— Ладно, извини, — Соболев поднимает руки, кивая на меня. — Но дай хотя ему помочь. А то кровушку потеряет, будет потом в больнице лежать.

Мне приходится целых пять минут уговаривать Федьку, что все будет со мной хорошо и нож в руки я сегодня буду брать аккуратно. Напоследок он кидает на Гришу очередной недовольный взгляд, затем исчезает в коридоре, не давая любопытной Василисе, возможно, подсмотреть, чем мы заняты. Соболев принимается за обработку пореза, поглядывая на меня из-под очков и спрашивая:

— Болит?

Мотаю головой, ведь я правда ничего не ощущаю. Мое тело абстрагировалось от таких повреждений, они больше не доставляют дискомфорта. Сам же психотерапевт вздыхает, качая головой и, едва закончив перевязку, поднимается со стула, дабы уйти.

— Ты куда? — удивленно спрашиваю его, заставляя обернуться и внимательно посмотреть на меня.

— Я выпишу тебе лекарства. Легкое снотворное и успокоительное на травах. Дозировку не нарушай, никаких эмоциональных потрясений. И звони мне, ясно? Каждый день, — строго говорит, щуря глаза.

— Боишься, что сделаю что-то с собой? — хмыкаю я беспечно, переводя взор на бинт, теребя завязку. — Все нормально, я ж не идиот.

— Нет, Никит. Я боюсь не этого, а твоей зависимости, — отрезает Соболев мрачно, отворачиваясь.

— Это глупо, я больше не подсяду на таблетки, — отвечаю быстро, гораздо быстрее, чем следовало.

— Правда? Я очень хотел бы в это верить, — доносится до моего уха от самого порога.

Сглатываю ком, после чего опускаю взгляд на столешницу, разглядывая причудливый мраморный рисунок. Сегодня я дважды солгал и один раз сказал правду. Я действительно очень хочу жить — это правда. Никогда в жизни не шагнул бы в петлю, не стал бы резать вены. Солгал Феде насчет душевной боли, а после…

Ничего не будет после. Таблетки больше не выход из ситуации, как бы мне ни хотелось.

Ведь правда?

Глава 14 

Факт номер два: сколько людям ни помогай — они все равно не оценят. Впрочем, я иного и не ждал.

Стационар — место довольно скучное и унылое. Пахнет каким-то средством для мытья полов, вокруг снуют люди в белых халатах и заботливые родственники нервно бегают из угла в угол у стойки регистратуры. Все это на фоне стен, выкрашенных в унылые пастельные тона, и серой плитки на полу — гадость.

После двухнедельного лечения в токсикологическом отделении Машу перевели сюда под бдительный присмотр психотерапевта и нарколога с согласия ее родителей. Их я видел всего раз: мы приехали ее навестить и случайно столкнулись на первом этаже. Дородная дама с золотыми часами на толстом запястье недовольно поджимала губы, тряся согласием на принудительное лечение дочери от зависимости. Она кричала на медперсонал, те огрызались в ответ, а рядом хиленький лысеющий мужичок — папаше лучше выбирать жену! — пытался ее урезонить. С такими родителями неудивительно, что Городецкая пошла во все тяжкие. На дочь им было откровенно насрать, скорее боялись, что ее зависимость отразится на их репутации благочестивой семьи.

И так бывает, когда дети собственным родителям не нужны. Если только для стакана воды под глубокую старость.

К Машке нас тогда не пустили, и мы ушли, пообещав вернуться. И вот сейчас стояли всей группой поддержки как идиоты. Руслан, Карина, Юля. Ира, Влад, Тимур и я. Волков стоял от меня дальше всех, бросая нервные взгляды и потирая почти зажившую переносицу. Пока я размахивал букетиком красных гербер, перевязанных алой лентой, он вздрагивал так, будто я сейчас этим же веником его по лицу отхлестаю.

Кстати, отличная мысль. Может, хотя бы так он перестанет раздражать меня?

— Я не хочу-у-у, — стенала Городецкая, размазывая по лицу слезы и мотая головой. На ее запястьях, которые она тщательно пыталась спрятать под длинными рукавами рубашки, виднелись следы от ремней. Этого точно не было до больницы.