Разрушитель миров

В голосе Сарн звучали интонации, которых Дому еще не приходилось слышать. За то долгое время, что они провели вместе со дня, когда он нашел ее в Билскосе, она бывала раздосадованной, раздраженной, усталой, разгневанной, а чаще всего – просто скучала. Но он ни разу не видел ее отчаявшейся. «А сейчас она в отчаянии», – вдруг осознал он, читая движения ее лица, которые она тщательно скрывала под привычной маской. Оказалось, что бессмертный успел узнать ее настолько хорошо, что замечал, как подрагивает уголок ее губ, как она стискивает челюсть и еле заметно прищуривает тигриные глаза.

– Хорошо, – сдалась Корэйн и развернулась на каблуках.

К тому времени как она закрепила на седле набитые битком сумки и забралась на лошадь, ее золотистые щеки были бледны, словно луна.

Дом не знал, что вызвало ее бледность: страх или раздражение. «Смертных так трудно понять. А особенно Сорасу Сарн».

Выезжая со старого кладбища, он пришпорил лошадь, чтобы поравняться с Сорасой. Сначала она не обращала на него внимания, снова и снова проверяя седельные сумки. Он успел разглядеть ее кнут, множество вспышек стали и бронзы, а также несколько маленьких пакетиков, которые казались ему смутно знакомыми. Пара синих, пара зеленых и крошечный черный квадратик с надписью на ишийском. Видимо, она тоже пополнила свои запасы.

Когда они добрались до ворот Адиры, она устало вздохнула.

– Просто скажи уже то, что хочешь, Древний.

Дом почувствовал себя так, будто одержал победу. Уголок его губ пополз вверх, изгибаясь в усмешке. Он бросил взгляд на Чарлона: юноша покачивался на спине своего мула в нескольких ярдах впереди, зажатый между Эндри и Вальтик. Кажется, он был не слишком-то доволен такой компанией.

Дом указал на него подбородком.

– Вы используете этого молодого человека в качестве наживки.

Произнося эти слова, он хотел ее упрекнуть. Сораса услышала в них что угодно, кроме укоризны.

– А ты начинаешь понимать, что к чему, – произнесла она и пришпорила лошадь.

Ларсия предстала перед ними морем высокой жухлой травы, изредка переходящим в покатые холмы. На болотистой почве мало что приживалось. Стояла ночь, но острое зрение позволяло Дому рассмотреть пустую, безжизненную возвышенность, на которой не было ни деревьев, ни возделанных полей. На него вдруг накатила тоска. Никогда раньше он не заезжал так далеко на запад; до сей поры странствия не заводили его дальше галлийской границы. Ему было не по себе под палящим солнцем чужих земель, вдали от дома. Вот и сейчас ему не хватало леса, долин и рек, выходившим из берега после дождей или во время таяния снега. Он скучал по виду оленя, застывшего под ветвями тиса так, что нельзя было разобрать, где кончается дерево и начинаются его рога. Ему недоставало древних серых камней Таримы, гордым хребтом выступавшей из тумана, чьи окна были похожи на сверкающие глаза. Он представлял правительницу, стоящую у ворот в своем серебряном одеянии и машущую ему рукой. И Рию, застывшую в конюшне с улыбкой на лице, забыв о доспехах и мече, которые больше не были ей необходимы.

«Увижу ли я когда-нибудь их снова?»

Звезды над его головой не давали ответа, застланные облачной дымкой, словно вуалью сомнения.

Основная дорога по-прежнему таила в себе слишком много опасностей, поэтому они скакали по грунтовой тропе, изрытой колесами телег за долгие столетия своего существования: Дом подозревал, что она была даже старше империи Древнего Кора. Каждый шаг уносил их все дальше от Аскала и земель, принадлежавших королеве. Тем не менее Дому постоянно казалось, что Таристан снова дышит ему в спину и произносит своим омерзительным, злорадным голосом:

«Хочешь, чтобы я и ее убил на твоих глазах?»

Кожаные поводья затрещали в руках Дома, грозя лопнуть. Он был бы даже рад ощутить, как разрывается что-нибудь помимо его сердца.

Солнце взошло и село, а они все скакали вперед, несмотря на усталость. Остальные дремали в седле; их головы покачивались в такт лошадиным шагам. Все, кроме Корэйн. Время текло, занимался рассвет, но ее пульс бился все так же тревожно, и она не смыкала глаз. Скрытый плащом меч безобразной горгульей выпирал из-за ее спины. Она сутулилась под его весом.

Дому хотелось забрать его у девушки, чтобы облегчить ее ношу. И почувствовать рядом с собой то немногое, что осталось в мире после ее отца.

«Этот меч предназначен не для твоей руки», – яростно обругал себя он. Ему хотелось, чтобы Корэйн задавала вопросы или чтобы Эндри доброжелательным тоном говорил свои банальности. Чтобы Сарн шипела остроты, хлесткие, словно кнут, свернутый у ее седла. Он даже не возражал против рифм Вальтик, как бы сильно они его ни раздражали. Все что угодно было лучше его собственных мыслей.