Разрыв не по шаблону

Он тяжело поднялся, пошатнувшись — развезло. Скорее всего, потому что не ужинал. Прошел обратно в комнату, а потом потянулся и в спальню, сел там на кровать. Смотрел на широкое ложе, аккуратно застеленное утром им самим — здесь они много раз любили друг друга… Вспоминалось туго. Когда это было последний раз? Он морщил лоб, тер его, а вспомнить не мог — слишком пьян, наверное. Потом обязательно вспомнит, не сейчас — алкоголь не способствует. Расслаблению — да, а вот ясности мышления определенно нет.

Нужно выспаться. Радостно уловив эту единственную за весь вечер безусловно разумную и предельно простую мысль, он сразу принял ее к действию. Склонился к подушке и почти сразу вырубился — мозг устал.

Утром позвонил на работу и сказал, чтобы секретарь перенесла две встречи, отменил посещение СИЗо для разговора со свидетелем очередного дела и вызверился в ответ на предъявление от Виктора:

— Сказал, б. ь — заболел?! Значит — заболел.

— Что у тебя случилось? — сразу стал озабоченным голос друга — Вадим не употреблял крепких выражений. А если все же случалось…

— Моя помощь нужна?

— Да, — подумав, ответил Вадим: — скажи — ты знаешь, где хоронили Елену Спивакову?

— Конечно, — сдержанно подтвердил Виктор, — единственная дочь Спивакова-старшего — даже в новостях было, да и наш собственный Спиваков…

— А короче, Витя?

— «Березки». Там у них выкуплен семейный участок.

— Ну вот… — каким-то сонным голосом заключил Вадим, — а теперь хотя бы на сутки все идите на хрен!

— Ты там пьешь, что ли? Кретин! Так что стряслось? Мне подскочить к тебе?

— Не стоит, нет такой надобности, — равнодушно закончил разговор Вадим.

Все задрало. Все резко потеряло смысл. Можно было бы найти его в ненависти к Ксюше, но, как на грех, сегодня и ее не наблюдалось. Остались только безграничная усталость и безразличие ко всему на свете. Ну… и еще, может, сожаление что не трахнул Елену — хоть было бы что вспомнить. Но и оно было каким-то невнятным. Вот посмотреть бы ей в глаза и спросить:

— …..?

А вопрос, кстати, тоже еще следовало обдумать. Да-а…

Машина-такси тоже вызвала непонятное чувство. Но при взгляде на молодого бородатого таксиста оно оформилось, и Вадим раздраженно отвернулся:

— На «Березки». И возле «Магнита» на углу тормозни — нужно.

— Понял.

С коньяком проблем не возникло, а вот с емкостью… стопки продавались только наборами по шесть штук. Пришлось брать все шесть.

Кладбище встретило веселым птичьим щебетом, запахом свежей березовой зелени и быстрого, не затяжного дождя. Этой ночью Вадим даже пару раз вскидывался от громовых раскатов — било, будто по самой голове. И вставало перед глазами: они возле окна втроем — рядом, вместе, семья, а там…! Льет, хлещет, пузырится лужами и гатит, как из пушки, и молнии мелькают, отражаясь в восторженных Янкиных глазах! Зарывался лицом в подушку и засыпал опять…

К могиле Лены его провел сторож, который солидно назвался смотрителем. Вадим поблагодарил и постоял, не заходя в ограду, пока тот не ушел. Потом аккуратно открыл калитку, прошел и сел на удобную, со спинкой, лавочку, выставил на столик бутылку и стопку, налил… И только потом отыскал взглядом лицо Елены — на временном кресте. И будто рухнула внутренняя плотина…

Пришел в чувство… или в себя, на земле у самой могилки и от того, что его бесцеремонно трясли за плечо:

— Вставай! Хорош тут жрать! Пошли… и морду заодно вымоешь — колонка за воротами.

Вадим удивился: — А что с ней не так? С мордой? — и, проведя рукой по лицу, уставился на испачканную кровью ладонь. Кивнул и подробно пояснил здоровому лысоватому мужику в старых джинсах и черной растянутой футболке: — Это такая защитная реакция. Рвется слабый сосуд, ну и… и давление падает. Не страшно… даже полезно. А ты кто? Еще смотритель? Ну, у тебя и шно-о… шно-обель. Морда — у тебя, у меня — лицо, — успел выдать и вспомнил вдруг… и замер в страхе, ощупывая мотню на штанах. Выдохнул и легко хохотнул… А мужик тихо вызверился:

— Да пошел ты… Это витилиго… обгорел когда-то. Нормальный у меня шнобель, — тащил он Вадима к калитке. Да, шнобель нормальный — вынужден был согласиться Вадим, просто кажется слишком большим из-за более светлого цвета кожи.

— Стоп! — тормознул он, пытаясь поймать ускользающую мысль, — не так… быстро. Ты кто?

— Сторож звонил, — неохотно пояснили ему, — забери… родню, наверное — пьет, плачет, матерится… Я почти сороковник отмахал, так что топай, давай, — дернул тот Вадима опять.

— На минуточку…! Принципиально не употребляю матерных слов, — обижено уточнил Вадим.

— Я тоже, поэтому шевелись. Посажу в такси, если возьмет, ну а дальше — извини.

— Стой! У меня тут… чистая емкость есть, — потянул он из кармана надорванную упаковку, — черт! А почему только четыре?

И тут тихо поднялось в памяти, заставив мысленно застонать и поморщиться: он пьет сам, наливает и Лене тоже, психует, льет из ее стопки на рыхлую землю — «пей так, сука! Добилась своего? Ленка… ну вот нахера? Что ты с собой сделала, идиотка? Дурашка… Ленка…»