Смотрел, наблюдал и понимал, что и сама Ленка до чертиков несчастна и что ей смертельно надоело играть роковую женщину. Ей будто вставили в свое время чип с такой программой, и она механически отрабатывала её. А теперь отчего-то решила, что при нём можно отпустить себя и в этом тоже, и если бы не брезгливость и четкое понимание, что пути назад нет, то кто знает? Такой она точно нравилась ему больше — спокойная, тихая, естественная и будто даже немного уставшая от себя и такой своей роли.
Дома ему было удобнее, привычнее и даже безопаснее, но все равно очень трудно поначалу, а порой даже тяжко. И видеть, как она гробит себя, и чувствовать себя непонятно как, не понимая — что он тут делает вообще? Зачем и почему еще здесь? Почему просто не ушел в свои луга — к пасекам, которых развил целую сеть, охватив ими почти половину области? Он мотался и туда, и даже оставался ночевать… только перемена мест не меняет ничего, если нет покоя внутри. Но все равно — пчеловодством он стал заниматься более плотно, тратил на него больше времени. И снова возвращался в «Музыку» и общую с Леной квартиру — большую, стильную, максимально благоустроенную. Понимал, что всё это тоже имеет значение — привычка большое дело, а он успел привыкнуть к комфорту. От этих мыслей было ни жарко, ни холодно. Он просто тянул жизнь, как лямку.
Зачем — не объяснить было даже самому себе. Жалость? Такое могло быть — убого выглядели эти ее поздние приходы домой, запах алкоголя, легкий беспорядок в одежде. Голову она держала высоко и смотрела прямо, но и это… и даже красота ее сейчас ощущалась жалко. И весь ее независимый вид вызывал в нем одно только чувство — собственного бессилия. То безразличного и усталого, то острого и яростного — душного какого-то. Или дело было не в странной необходимости хотя бы как-то контролировать и наблюдать Ленку, а это он сам настолько жалок и слаб, что можно по нему вот так легко — грязными ногами?
Или не было у него другого места, которое хоть как-то чувствовалось бы домом? Или не хватало характера разрубить все одним махом раз и навсегда? Иногда нервы не выдерживали и тогда он уходил к отцу — в любое время, хоть и среди ночи. Говорить в таких случаях им было не о чем, но Алексею казалось, что рядом с этим сильным мужчиной ему становилось чуть легче. Да и из дому он выскакивал только тогда, когда просыпалось дикое желание схватить и встряхнуть ее, заставить прийти в себя насильно — пощечинами и матами, или вообще — придушить, чтобы его перестало, наконец, мучить всё это. А позже просто — утомлять и привычно раздражать.
Скорее всего, со временем Лена оценила такое терпение и опять стала тянуться к нему — не в постель, а скорее — за теплом, что согревало её раньше. Но находила только ровное отношение, некоторое участие и обманчивое ощущение стабильности. А может, её уже не устраивал успех где-то там, мало было признания и славы, и захотелось опять почувствовать себя любимой, а не просто желанной другими мужчинами? Алексей дать этого уже не мог, и похоже было на то, что рядом с ним она просто отдыхала и снова искала… искала…
А потом — нашла.
Глава 14
С жирафом этим… наверное помогло все-таки — отвлекло, а еще я поняла, что мама в панике и переживает настолько, что не знает за что хвататься — то ли за мужа, то ли опять за плейер? И ее слезы…
Мне казалось, я поняла, что она хотела, чтобы я услышала в романсе. Я услышала. Но ее перед этим довела до слез. А теперь совесть моя проснулась — в конце концов, с чего трагедия? Никто не умер и даже не заболел… И Адилю в сто раз тяжелее, чем мне, но вокруг него не скачут с бубном.
— Я уже нормально, мам, не переживай, — поднялась я с дивана, — Яна, пойдем спать. Спокойной ночи всем. И спасибо вам обоим огромное — мне уже лучше, просто… растерялась. Плакать больше точно не буду, и давайте, пожалуйста — все разговоры завтра? Очень спать хочется, вырубает просто, мам.
Утром, выйдя с Янкой в сад, мы рассмотрели его свежевымытым. Очевидно, когда мы уезжали, Фазиль окатил каждое растение дождиком из шланга. Рыжий пустынный песок был сметен с дорожек и убран, деревья и кусты снова стали темно и светло-зелеными, а не бурыми, а на земле под ними кое-где еще сохранилась влага…
Мухсия уже накрыла столик на террасе к завтраку. Последнее время она старалась готовить то, что больше всего нравилось нам с Яной — к этому времени мы уже многое попробовали и обе определились со своими вкусами и предпочтениями в арабской кухне. И сейчас тоже — пиала с шоколадно-апельсиновым кускусом, блинчики-катаеф с манным кремом в большом количестве и на красивом блюде, чайник с фруктовым чаем, черный кофе со специями, фрукты…
Яркий южный сад, еда эта, узорные подушки на диванах… и даже мое платье — длинное, с просторными рукавами и затканное объемными на вид пионами… все это было похоже на восточную сказку, которая заканчивалась. Окружающее почему-то воспринималось уже не так, как еще вчера, а отстраненно и немного грустно — и время отъезда приближалось, и новые обстоятельства давили на настроение.