Разрыв не по шаблону

В эти дни и ночи часто накатывали воспоминания — всплывало вдруг, вставало перед глазами — от какого-то слова, что пролепетала дочка, от запаха, что донесся из их квартиры, звуков музыки, которая нравилась ему и жене… Тоска? Не совсем, хотя… может быть. Что-то тяжелое, давящее и непривычное наваливалось все отчаяннее, он плохо спал, становился нервным и раздражительным. Мама принесла от врача какие-то таблетки, и они помогли, но теперь каждая ночь вырывала куски из его жизни, будто их и не было. Вечером проваливался в глубокую черную пропасть, утром просыпался по будильнику. Будто и высыпался теперь, но, очевидно, сказывалось общее настроение — состояние легкой заторможенности и усталости не проходило.

— Скорее бы все закончилось, — шептала мама и делилась своим прошлым опытом: — Потом необъяснимо станет легче. Я сама не понимаю — ожидание так гнетет или ощущение предопределенности какой-то… или злого рока? Не знаю… дождись, дотерпи — легче точно будет. А может еще…?

Но Вадим понимал, что не может… Он просто не сумеет — это будет филиал ада. Он обеспечит его себе и ей, и чего доброго — это скажется на Яне. Да и Ксения не горела желанием клеить разбитую чашку — говорила мало, прятала глаза, а все имущественные вопросы он решал с Валентиной. Та включила адвоката по полной и будь ее воля… такой воли он ей не давал, отстояв то, что считал справедливым. Ксюша получала неплохую сумму при разводе, по большому счету, на эти деньги можно было бы даже купить скромную квартиру в Подмосковье — новую однокомнатную студию или вторичную двушку.

Ксения же рвалась на свой Урал. А он уже ждал этого с каким-то больным нетерпением, тяготился собою и ею — их короткими встречами. Они оставляли его выжатым, как лимон — каждое произнесенное для нее слово, каждое услышанное в ответ. И если она чувствует то же… пускай уезжает — это действительно спасение.

Развод приближался семимильными шагами — оставалось пара дней, потом — день… и в какой-то момент он просто не смог работать и сорвался с места.

— Григорьевна, я выйду, посижу в сквере, — и отмахнулся, — да, я помню про Трутнева. Сделайте кофе, попросите его подождать, буквально…

— Конечно-конечно, Вадим Сергеевич, подышите… бледный вы очень, — озабоченно кивала секретарь.

В соседней аптеке попросил успокоительного.

— Точно поможет? Сразу?

— Сразу и точно — только кувалда, — пробормотала толстая пожилая аптекарша, — даже крепкое снотворное не всех берет… если сильно на взводе.

Нужно было взять себя в руки и работать. Под осуждающим взглядом фармацевта Вадим принял не одну, а сразу две таблетки, попросив воды. Посидел еще минут десять в сквере под старой липой, как когда-то перед этим Ксюша и Яна. Посмотрел на часы, прислушался к себе — ничего не хотелось, внутри ничего не было — выжженная пустыня, по которой ветер гоняет пепел… пустота. А впереди сегодня еще две встречи и одна из них с бывшим шефом.

Что понадобилось в их конторе этому старому черту, Вадим не знал. Только то, что вопрос финансовый, иначе задействовали бы кого-то другого. И нельзя ударить в грязь лицом, и просто адресно послать тоже нельзя, хотя по многим признакам он давно уже определил, что Спиваков точно сработал тогда сводней. Не зря он пригласил его в кабинет, когда из него еще не ушла Елена. А потом был тот прием и пригласительный непонятно с какой стати. Просчитать, что он увлечется такой женщиной, было несложно. Перед ней почти невозможно было устоять, а если тот самый сексуальный призыв направлен на тебя — вообще без вариантов. А я вот устоял — с дикой тоской думал Вадим, — и на хрена все было вообще — так бездарно, бессмысленно, до этого вонючего пепла внутри?

Младший Спиваков — двоюродный дядя Елены и бывший хозяин «Стратегии защиты», вошел в кабинет Вадима, даже не постучав. Вошел уверенно, будто до сих пор являлся начальником конторы. Как всегда, старый хрен одет с иголочки, выбрит «до синевы», надушен… Вадима передернуло — он почти не выносил сейчас парфюмерных ароматов. Не раздражали только духи мамы — горькие, сухие… осенние, как и этот день за окнами кабинета.

Вышел из-за стола встретить посетителя. Вяло пожал энергично протянутую руку, вскинул взгляд на движение за спиной мужчины и обмер — в кабинет заходил муж Елены… скорее всего. Именно так он определил для себя того мужика с кладбища — с носом…

Почему так дернулось внутри при виде него, было понятно — элементарный стыд. Он тогда нажрался, как скотина — в стрессе от Ксюшиного признания. И потянулся туда, где возможно ему стало бы еще хуже — не стало. Выбить клин клином не вышло. Зато было много алкоголя, сожаление, протест, жалость, сопли — потеря человеческого обличия… В таком состоянии его и застал этот человек, а такое неприятно в любом случае — даже если это не был муж Елены. Но даже и тогда — только стыд за себя тогдашнего. Вины он не чувствовал — Елена сразу обозначила свой статус.