— Что она сказала? — не выдержала я, когда она стала молча мыть посуду.
— Сиди, отдыхай, я тут сама, — остановила она меня, — да ничего такого — что Саня, как из армии пришел, перетоптал тут кучу девок… А почему молодой здоровый мужик должен отказываться, если ему это нужно, а предлагают сами и бесплатно?
— Так почему ты поменялась в лице?
— Он не нагулялся еще, Ксюша. Ему чуть больше двадцати. Слав не успокоился почти в сороковник… как недавно выяснилось. И на фиг мне дубль два, я что — куда-то спешу? И не отошла еще толком, — тронула она мокрыми пальцами щеку, медленно промокнула ее полотенцем и улыбнулась мне: — Я почти забыла, что урод сейчас. И что там еще будет дальше? А он интересный молодой парень, когда заматереет и вырастет в мужика, вообще цены ему не будет.
Я растерялась… Всегда, наверное, терялась в такие вот моменты. Нужные слова и доводы находились потом, много позже, когда не особо уже были и нужны.
— Он не притворяется, Мариш… Видно, что ты ему не безразлична, я весь день за вами наблюдала, — гладила я большой живот, где беспокоился Фасолинка — за ребят, наверное, как и его мама.
— Причин может быть много, — вздохнула она, — даже мои деньги. Ребята знают им цену, зарабатывают тяжким трудом. Они не «другие», Ксюша — не бескорыстные альтруисты, а нормальные живые люди — предложение о нашем с тобой финансовом вкладе приняли без разговоров. И далеко не ангелы… Михаил вон набрался…
— Он только по поводу выпивает, как многие мужики и точно не запойный. Это тогда тебе в Саудовскую Аравию, — не согласилась я. Становилось беспокойно, было невыносимо жаль чего-то, страшно упустить или допустить — я не знала. Но настроение испортилось. Где-то я понимала Марину, но…
— Он мне нравится, конечно, — качнула она головой, — но я пока плохо его знаю и еще… я же чувствую себя такой, как была раньше? И забываю, что он видит меня другой — и старше, и… со шрамами. Поклон им, конечно, с Мишей, что я при них уродом себя не чувствую…
— Все! — захотелось мне срочно прекратить это. Тем более, что серьезных аргументов против у меня не находилось: — Дальше время покажет, не будем сейчас об этом.
— И сейчас и потом не будем, — решительно выдохнула Марина, — пока я тут раздумываю и решаюсь, он что — откажется от секса? Не-ет, если даже при живой жене им мало бывает. Так что…
— Убила бы Таньку, — прошептала я, не понимая — зачем? Ну какой ей был интерес — зависть что ли? Так у них с Мишей все хорошо. К Маринкиной красоте? Странно было бы сейчас… Просто добрые намерения? Глупые… Или все-таки оправданные заботой старшей по возрасту?
— Ну и зря. Она ничего не выдумала.
К Сане, который вскоре стукнул в дверь, она не вышла.
— Скажи ему — пошла в душ перед сном. Пусть уходит.
Сашка ничего не понимал… А Марина вела себя так, как и месяцы до этого — приветливо, вежливо, но объяснять свое поведение для него не стала, просто — сделала вид, что те поцелуи ничего не значили.
— Что ты творишь, Мариша? — терялась я от недоумения и жалости, когда через неделю, только вернувшись из похода, злой Санька исчез на пару дней, а потом опять вернулся, как побитая собака, и смотрел… смотрел на нее, но уже молча. Я тоже на его месте не знала бы — есть ли у меня право на претензии?
— Другой бы плюнул и ушел, а он — злой, обиженный… все равно возвращается. Конечно — общее дело, деньги… — рассуждала Марина, накручивая себя и перекрывая пути для отступления.
— Миллиардерша, блин! — психовала я.
Она плохо спала, и я тоже — Фасолинка искал себе место, ворочался, пинался пяточками и выставлял острые локотки, вонзая их мне в бока. Становилось все труднее умоститься в постели, устроиться удобно. Я, кажется, дни жизни отдала бы за возможность спать в своей любимой позе — на животе…
Вставая ночью в туалет, я часто замечала свет в комнате Марины — она почти до утра сидела в интернете. Подойдя к двери, я прислушивалась — стучит клавишами. И сердце сжималось в нехорошем предчувствии — уедет же. Плюнет на туризм, Урал, меня… не выдержит. А я уже привыкла, мне было хорошо вместе с ней и не так одиноко.
А однажды Саня постучал в нашу дверь, когда Марины дома не было. Встал у порога и буквально взмолился:
— Ну скажи, Ксюха — в чем дело? Сил больше нет! Я же люблю ее. Да ладно тебе! Ты еще, как мамка моя… начни. На все плевать, поняла? Вообще! Я Хребет для нее сверну, так что, давай — рассказывай, — хрипло выдохнул он и уставился на меня с ожиданием.
— Саня… а я не знаю? — получилось у меня как-то неуверенно.
— Ксюха… я тебя Христом-Богом прошу, как бабка моя — что случилось? — нависал надо мной парень, глядя больными глазами.
— Она боится? — других объяснений у меня не было.
— И что — все? — выдохнул он с облегчением, расправляя плечи, двумя руками убирая со лба свой чуб и широко улыбаясь.
— Аха…
— Завтра в сад Яну сама отведи, — медленно говорил он, глядя на меня, будто гипнотизируя и программируя на послушание.