Разрыв не по шаблону

— Как скажешь, красавчик, — легко поднялась девушка с коленей, — лечись тогда. Повторим… попробуем потом еще?

Вадим молча отвернулся и, застегиваясь, прошел в ванную комнату — умыться холодной водой. Когда вернулся, ее уже не было. Все вокруг вызывало омерзение — номер недорогой гостиницы, осенняя погода, жизнь… и сам он тоже.

Секса после этой попытки не хотелось еще долго. Через месяц где-то, опять почувствовав утром почти привычное уже неприятное ощущение в паху, он решил пойти по проверенному пути — хрен с ним! В клубе выбрал объект — тростиночка такая… высокая, стройненькая, волосы темной волной до середины спины… Щедро угостил ее и подруг заодно, пригласил потом на медленный танец. Скулы сводило ото всего этого — улыбки, знакомство, тупой разговор, тон этот… кокетство ее дурацкое, собственные пошлые шуточки — ритуал своего рода, танцы с бубном вокруг самки. Но раз уж так принято…

Половой акт в туалетной кабинке выпотрошил и опустошил его — физически и эмоционально. Будто бы и получил разрядку и облегчение… но не удовлетворение точно. И обошлось дешевле, чем со шлюхой, но! И снова целибат на недели — мерзко, тошно, лениво… Тест на инфекции в КВД — на всякий случай, невзирая на защиту. Что-то говорило ему, что та проститутка могла быть в разы чище. Но обошлось… В клуб потом сходил еще пару раз, а дальше, как отрезало.

— Сынок, — озабочено смотрела на него мать, навестив сама, потому что так и не дождалась его в родительском доме. Будто бы и не делая, и не говоря ничего противного его натуре, за тот месяц она своей заботой умудрилась достать его до печенок.

— Сынок, ты очень плохо выглядишь. Высыпаешься, кушаешь регулярно? — беспокоилась она, готовя для него еду из того, что нашла в холодильнике — яйца, молоко, сыр…

— Заказывай еду на дом, это легко сделать по телефону или интернету. Хочешь я устрою? Но самому будет удобнее — каждый раз ты сможешь выбирать то, чего захочется.

— Устрой, — согласился Вадим, — устрой мне… жену, что ли? У тебя же куча знакомых, ты должна знать… Только не потасканную.

— Ага, — вылила мать на сковороду омлетную смесь, — и она должна быть умненькой, симпатичной и стройненькой, безо всяких претензий и лишних запросов. Должна с обожанием смотреть тебе в рот и молча терпеть мои… требования, быть способной к деторождению, то есть — здоровой, что не так и легко сейчас. Дальше… девственница, конечно! Вот это как раз легко, есть же пластическая хирургия…

— Прекрати! — взвился Вадим, не выдержав откровенного издевательства в ее словах и самом тоне.

— Это ты прекрати, — ловко перевернула мать омлет и посыпав его сырной крошкой, прикрыла крышкой. Повернулась к нему…

— Собирайся и езжай за Ксюшей и Яной, хватит уже валять дурака.

Вадим тихо выматерился сквозь зубы, поднимаясь на выход из кухни.

— Ты стремительно деградируешь, — спокойно отметила мать, — ну, если время еще не пришло, настаивать на своем предложении подожду. Поспешила, очевидно… А Яна стала лучше говорить, словарный запас богаче и произношение тоже… улучшилось. С трех лет, говорят, уже можно учить иностранным языкам. Как ты считаешь?

Вадим просто промолчал, сев обратно на диванчик. Не потому, что принял тему разговора, а по той простой причине, что омлет замечательно пах — пышный, ноздреватый, с сырной корочкой и кусочком сливочного масла, неторопливо тающим в центре.

— Ты общаешься со своим ребенком? — строго переспросила мать.

— Да, мама, — коротко ответил он, беря в руки вилку и нож.

Он общался… через силу, через «не могу и не хочу», как говорится. Потому что вначале звучал звонок, заставляя его подобраться, как зверя перед прыжком, или же… как перед последними прениями на заседании суда. Потому что дальше он должен был услышать голос жены — бывшей. А бывшей он ее не ощущал, чувствовал своей, но провинившейся — виноватой. Показывал ей это своей холодностью в коротком разговоре, даже не успевая толком перестроиться для Яны. О чем говорить с дочерью, Вадим не знал… слушал немного то, что лепетала она, поддакивал… А сам вспоминал тот злосчастный отдых на море, свои слезы над полным горшком, поражался себе, удивлялся такой игре ассоциаций, отвлекался и наскоро прощался, часто просто обрывая разговор. Слышать голос Ксюши, прощаясь, было почти невыносимо.

Первые месяцы он терпел эти еженедельные разговоры, вынужденно терпел, чтобы не обидеть дочку и что уж… — чтобы все выглядело цивильно, как и положено при общении отца и дочери на расстоянии. Но новые вспышки чуть подзабытых за прошедшую неделю чувств и ощущений — ненависти, обиды, тоски… так изматывали его, что потом он по полночи не мог уснуть. Пару раз он даже сбросил Ксюшин звонок, ощутив временное облегчение, но больше такого не практиковал — потом мучила совесть, грызла буквально. И что делать со всем этим, он не представлял себе. Как-то даже пробовал пить, но быстро отказался от этого. На работе и так…

— Хули ты злой всегда, как собака? — психовал Слав, — что ни спроси — кидаешься, как овчарка? Возьми опять шлюху и оторвись на ней!