Разумное животное

Два министра — иностранных дел и обороны — в ночь с 8 на 9 января совещались в Белом доме с президентом Олбертом Монро Смитом до двух часов утра. Когда они ушли, президент долго неподвижно сидел в кресле, он чувствовал себя опустошенным, усталым, измотанным, он с трудом поднялся, сутулый, ноги как налитые свинцом, но особенно утомлена была душа, в ней не осталось ни капли бодрости. Президент вошел в свой личный лифт, поднялся на третий этаж, в свою комнату. Он сменил ботинки на домашние туфли и темно-серый пиджак на старую, потерявшую форму куртку из твида с кожаными вставками на локтях. Это принесло ему некоторое облегчение. Спать ему не хотелось, он слишком устал, чтобы спать, он чуть-чуть приоткрыл дверь в комнату Вики и несколько секунд вслушивался в теплую и ароматную темноту. Есть что-то удивительное и волнующее в этом чуть слышном человеческом дыхании — сложная, безупречная механика, упорное, непрестанное движение, мускулы и нервы в непрерывном труде, и даже во сне им не дано притвориться мертвыми. Смит тихо закрыл дверь, пересек коридор, толкнул всегда немного приоткрытую дверь в комнату Лолли. Лолли спала на боку, профиль освещен крошечным голубым ночником, горевшим в изголовье кровати красного дерева между белыми муслиновыми занавесками. В двенадцать лет она еще боялась спать без ночника. Смит смотрел на нее; пухленькая ручка подпирала полную, усеянную веснушками щеку, на которой спали кроткие ресницы, верхняя губка, маленькая, пухлая, вздернута к носу и делает лицо похожим на невинную мордочку славного зверька; такими любил рисовать девочек-подростков на своих картинах Ренуар. Смит покачал головой, он почувствовал какую-то неловкость оттого, что позволил себе растрогаться, тяжелыми шагами он прошел по длинному коридору, вошел в овальную гостиную, зажег люстру и опустился в большое, обитое зеленой кожей кресло, стоящее за письменным столом. Никогда не чувствовал он себя таким усталым, даже во время своей предвыборной кампании, даже во время предвыборной кампании Кеннеди — какие минуты они провели вместе! — усталые глаза Джона, его серьезный, немного болезненный вид, когда он бросался в кресло пульмановского вагона, который мчал его из города в город. «Но это уж слишком, иди поспи, Джон», — он отрицательно качал головой, показывал на столик, где лежали наброски речи, которую он должен был произнести на следующий день, и декламировал стихи Фроста:

Но словом данным я влеком:

Еще до сна мне далеко,

Еще до сна мне далеко.