Разумное животное

Если бы я не смолчал, меня бы объявили сумасшедшим, была бы пущена в ход огромная машина, политически я был бы уничтожен, стерт в порошок, без пользы для кого-либо, даже для Джона, все мои шансы прийти на смену Л.Б.Д. были бы потеряны. Прийти ему на смену — зачем? Только для того, чтобы объявить войну Китаю? Кто подложил под мое кресло эту бомбу замедленного действия? Конечно, разумеется, наши пророки и наши эксперты высказываются совершенно определенно, они всегда вежливы и никогда не ошибаются, за два часа мы уничтожим все китайские атомные заводы и все установки для запуска ракет, СССР не станет вмешиваться, Китай не способен на ответный удар, и нам обеспечен целый век мира. А если все это ложь? В отношении Кубы ЦРУ тоже первое время утверждало, что авиации у Кастро „почти нет“, чуть позже — что вся она „уничтожена“ еще на земле внезапными налетами в воскресенье утром, а когда началась высадка, „несуществующая“ и к тому же „уничтоженная“ авиация Кастро сбила почти все В-26 и затопила половину десантных судов. А что, если и сегодня они обманываются или обманывают меня, ведь достаточно одной-единственной подводной лодки, одной-единственной, прошедшей сквозь ячейки нашего защитного заслона, и она уничтожит Нью-Йорк менее чем за минуту. К чему иметь в сто раз больше ракет, чем китайцы, если всего лишь одна из ракет может нанести нам такого рода удар?» Смит погасил величественную люстру, прошел по длинному, бесконечному коридору, вошел к себе в комнату, где у изголовья кровати горела лампа, снял домашние туфли, развязал галстук, погасил свет и, не раздеваясь, бросился на кровать с колоннами, на которой Джонсон спал после обеда три часа. (Никакой другой президент не спал так долго после обеда и все остальное время дня не выглядел таким заспанным.) Смит выругался — противно спать на той же кровати… Он задремал, но внезапно проснулся от спазмы в желудке. «Бог мой, выбраться, благополучно выбраться из этой грязи, доказать, что это всего лишь отвратительная провокация, глупая шутка, от которой разит чем-то нечистым и подозрительным, маленький жалкий самодеятельный Пирл-Харбор-недоносок! Все союзники настроены сдержанно, включая и тех, что так верны, когда дело доходит до денег. А Япония! Вежливая улыбка, непроницаемые глаза — крайне прискорбно, господин посол, что всегда речь идет об азиатских городах, наше посольство в Токио день и ночь осаждают толпы, вопящие: „Пак-Хуа!“ Секретарь ООН открыто враждебен нам, заявления папы следуют одно за другим, все церкви против нас, обстановка для объявления войны самая неблагоприятная, моральная сторона дела заранее проиграна, возможность дипломатического маневра сведена на нет». Смит перевернулся в темноте, он лежал на спине, вытянув ноги, положив руки на одеяло, он чувствовал себя беспомощным, опустошенным и слабым, словно его мчал какой-то безумный поезд, несущийся с головокружительной скоростью. Голова у него закружилась, ему почудилось, что он падает в пустоту; он вцепился в одеяло и подумал: «Господи, я бы отдал свою жизнь, выслушай меня, господи, я бы отдал свою жизнь…»

12

7 января, на другой день после выступления по телевидению президента Олберта Монро Смита, Севилла в семь часов утра, до завтрака, вышел из дому и направился к маленькой гавани, где стояли на якоре яхта «Кариби» и большая из двух резиновых лодок. На расстоянии примерно шести метров он увидел — или ему показалось, что увидел, — Дэзи, играющую вблизи резиновой лодки, и свистом позвал ее. Ответа не последовало. Дэзи, вместо того чтобы подплыть к Севилле, как она обычно делала, и положить голову на доски причала, требуя ласки, повернулась к нему хвостом, нырнула и исчезла. Севилла вошел на понтон, отделявший яхту от лодки, но ни у резиновой лодки, ни у яхты он ничего не заметил. Он снова свистнул, и через несколько секунд в воде рядом с «Кариби» вырисовывалось длинное, гибкое, светло-серого цвета тело Дэзи, она высунула из воды голову и насмешливо посмотрела на Севиллу.

— В первый раз ты мне не ответила, — сказал Севилла на дельфиньем языке свистов.

Дэзи издала какой-то звук, похожий на кудахтанье.

— В первый раз была не я.

— Как так не ты?

— Другой дельфин.

— Не говори глупостей, — сказал Севилла.

— Я не говорю глупостей.

В иные дни от Дэзи нельзя было ничего добиться: или она делала вид, что не понимает его свистов, или ее ответы были совершенно бессвязны. Никакого сравнения с прилежной Би! Севилла повернулся и раздраженный пошел к дому.

— Куда ты идешь? — крикнула вслед ему Дэзи.

— Домой, завтракать.

— Говори со мной!

Севилла, не оборачиваясь, сказал:

— Ты говоришь глупости.

— Я не говорю глупостей. В гавани есть другой дельфин.

— В гавани есть очень глупая дельфинка по имени Дэзи.

— Я не глупая. Смотри.