Читаем Разве тот мужчина? полностью

АВТОГРАФ НА КНИГЕ,


ПОДАРЕННОЙ МНОЙ ЯКОВУ КОЗЛОВСКОМУ


Когда стихи Гамзата и Чайка


Переводил ты,


сам слывя поэтом,


Я сожалел о том, что ты при этом


Аварского не ведал языка.



Теперь ты переводишь молодых,


Каких у нас в Аварии немало,


А то, что с языком оригинала


Ты незнаком, лишь ободряет их.



НАДПИСЬ НА КНИГЕ, ГДЕ В СНОСКАХ ДАЕТСЯ ОБЪЯСНЕНИЕ МНОЖЕСТВУ НЕПОНЯТНЫХ СЛОВ





Читать не легче, чем попасть в аварию:


На каждое из слов — по комментарию




СТРОКИ, НАПИСАННЫЕ МНОЙ НА КНИГЕ, КОТОРУЮ Я ПОДАРИЛ ОМАР-ГАДЖИ IIIАХТАМАНОВУ





Хочу тебе без околичности


Сказать, что вольные крыла


Есть удостоверенье личности


С утеса взмывшего орла.



Людскому сердцу благородному


Анкета разве говорит


О том, что к племени свободному


От века дань принадлежит?



Не всем поэтам в мире верили,


Но я хочу, признав грехи,


Чтоб в нем легко удостоверили,


Кто я таков, мои стихи.



НАДПИСЬ НА АФИШЕ О ПРОГРАММЕ ТАНЦЕВАЛЬНОГО АНСАМБЛЯ «ЛЕЗГИНКА»


Мне из твоих зазывных слов


Давно известно, что голов


Почетней ноги.


Харс!



Какая там еще душа?


Дух захватить, не оплоша,


Куда важнее!


Харс!



Увяли замыслов ростки,


Мужчины встали на носки,


Летя по сцене.


Харс!



Кинжал ударил о кинжал,


И снова свист вонзился в зал.


Ах, что за удаль?


Харс!



То в бубен бьют, то в барабан,


Но дремлет мысль,


А Дагестан


Танцует лихо.


Харс!



НАДПИСЬ НА РУКОПИСИ СОБСТВЕННОГО СЦЕНАРИЯ «ХАДЖИ-МУРАТ»


Лихой наиб, в отчаянном бою


Давно срубили голову твою.


Покоится близ отчего предела


В могиле обезглавленное тело.



Но почему, хоть ты погиб давно,


Тебя еще боится Госкино?



СТРОКИ НА РУКОПИСИ, ОТОСЛАННОЙ РЕДАКТОРУ


Пред обрезаньем мальчику хитро


Стремятся птичье показать перо:


— Вот режем чем, потрогать можешь пальчиком.



Берет перо редактор мой стальной


И начинает речь вести со мной,


Как перед обрезаньем с горским мальчиком.



ЭПИТАФИЯ НА МОГИЛЕ ПОЭТА, ОТЛИЧАВШЕГОСЯ МНОГОСЛОВИЕМ И РИТОРИКОЙ


Лежащего под этою плитой


Зачем судить за прошлое сурово?


Охваченные вечной немотой.


Его уста не вымолвят ни слова.



А вспомните, как жаждал он похвал,


Зерна не отличая от мякины.


Но все, что он при жизни написал.


Сошло в могилу до его кончины.




НАДПИСЬ НА ИЗДАТЕЛЬСКОМ ДОГОВОРЕ ДВУХ СОАВТОРОВ, РАЗОШЕДШИХСЯ В НАЧАЛЕ РАБОТЫ





Расстались вы, но горевать не надо,


И в пору небо нам благодарить.


Что свет не увидало ваше чадо


И алименты не за что платить.



ПОЭТУ, КОТОРЫЙ ПРЕЖДЕ БЫЛ ЧАБАНОМ


Ты пас овечек на плато.


Они тебя ценили,


И ныне пишешь,


но никто


Понять тебя не в силе.



НАДПИСЬ НА КНИГЕ ОДНОГО АВТОРА,


КОТОРЫЙ В ПРОШЛОМ ВЫЛ АКТЕРОМ





Тебе б играть на сцене в наши лета,


Добился б ты успеха без труда,


Ведь ты давно играешь роль поэта,


Хотя поэтом не был никогда.



НАДПИСЬ НА ПИСЬМЕ, В КОТОРОМ АВТОР РАССКАЗЫВАЕТ МНЕ О ЗАМЫСЛЕ БУДУЩЕЙ ПОЭМЫ


Еще твоя поэма впереди,


И как, любезный, оценить мне ныне


Черкеску с газырями на груди,


Какой покуда нету и в помине?



СТРОКИ НА КНИГЕ ПОЭТА, КОТОРЫЙ УГРОЖАЛ УМЕРЕТЬ ВО СЛАВУ ЛЮБВИ


Узнали мы, что за любовь он смело


Все от стихов отдаст до головы.


Но смерть, придя, его отвергла тело


И увидала, что стихи мертвы.



АВТОРУ КНИГИ «ГОРНЫЕ ОРЛЫ»


Сегодня я чуть свет не потому ли


Проснулся вдруг среди туманной мглы.


Что громко кукарекали в ауле


Твои на крышах горные орлы?



НАДПИСЬ НА ГАЗЕТНОМ СООБЩЕНИИ,


ПОЛУЧЕННОМ ИЗ КИТАЯ


Диковинная женщина одна


В сегодняшнем Китае проживает.


Передают, что будто бы она


Ушами книги запросто читает.



А я знаком был с женщиной такой.


Которая ушами пишет книжки.


Вернее, создает их… понаслышке.


Перо сжимая цепкою рукой.



НАДПИСЬ НА КНИГЕ ПОЭТА,


КОТОРЫЙ ВЕЧНО ЖАЛУЕТСЯ


НА ГОЛОВНУЮ БОЛЬ


Не от тебя ль, судить охочего,


Мы все в черед узнали свой.


Что ты во время дня рабочего


Страдаешь болью головной?



Твои стихи прочли мы новые


И к мысли вдруг пришли одной.


Что их на головы здоровые


Свалил ты с головы больной.



НАДПИСЬ НА КНИГЕ ОДНОГО ПОЭТА


В твоих стихах,


пришедший в изумленье,


Нашел я строки золоту сродни.


Да вот беда: до твоего рожденья


Поэтами написаны они.




СЛОВА, СКАЗАННЫЕ СУЛЕЙМАНОМ СТАЛЬСКИМ МОЛОДЫМ ПОЭТАМ, ЧИТАЮЩИМ СВОИ СТИХИ НА ЕГО МОГИЛЕ





— Эй, зурначи,


уже не в силе


Внимать я грохоту словес.


Покой мне дайте хоть в могиле


Под вечным пологом небес.



Должны, поникнув головами,


Вы помянуть меня в тоске.


Не то, глядите,


я пред вами


Предстану с посохом в руке!



Перейти на страницу:

Похожие книги

Вечер и утро
Вечер и утро

997 год от Рождества Христова.Темные века на континенте подходят к концу, однако в Британии на кону стоит само существование английской нации… С Запада нападают воинственные кельты Уэльса. Север снова и снова заливают кровью набеги беспощадных скандинавских викингов. Прав тот, кто силен. Меч и копье стали единственным законом. Каждый выживает как умеет.Таковы времена, в которые довелось жить героям — ищущему свое место под солнцем молодому кораблестроителю-саксу, чья семья была изгнана из дома викингами, знатной норманнской красавице, вместе с мужем готовящейся вступить в смертельно опасную схватку за богатство и власть, и образованному монаху, одержимому идеей превратить свою скромную обитель в один из главных очагов знаний и культуры в Европе.Это их история — масшатабная и захватывающая, жестокая и завораживающая.

Кен Фоллетт

Историческая проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Там, где раки поют
Там, где раки поют

В течение многих лет слухи о Болотной Девчонке будоражили Баркли-Коув, тихий городок на побережье Северной Каролины. И когда в конце 1969-го нашли тело Чеза, местного плейбоя, жители городка сразу же заподозрили Киа Кларк – девушку, что отшельницей обитала на болотах с раннего детства. Чувствительная и умная Киа и в самом деле называет своим домом болото, а друзьями – болотных птиц, рыб, зверей. Но когда наступает пора взросления, Киа открывает для себя совсем иную сторону жизни, в ней просыпается желание любить и быть любимой. И Киа с радостью погружается в этот неведомый новый мир – пока не происходит немыслимое. Роман знаменитого биолога Делии Оуэнс – настоящая ода природе, нежная история о взрослении, роман об одиночестве, о связи людей, о том, нужны ли люди вообще друг другу, и в то же время это темная, загадочная история с убийством, которое то ли было, то ли нет.

Делия Оуэнс

Детективы / Прочее / Прочие Детективы / Современная зарубежная литература
О медленности
О медленности

Рассуждения о неуклонно растущем темпе современной жизни давно стали общим местом в художественной и гуманитарной мысли. В ответ на это всеобщее ускорение возникла концепция «медленности», то есть искусственного замедления жизни – в том числе средствами визуального искусства. В своей книге Лутц Кёпник осмысляет это явление и анализирует художественные практики, которые имеют дело «с расширенной структурой времени и со стратегиями сомнения, отсрочки и промедления, позволяющими замедлить темп и ощутить неоднородное, многоликое течение настоящего». Среди них – кино Питера Уира и Вернера Херцога, фотографии Вилли Доэрти и Хироюки Масуямы, медиаобъекты Олафура Элиассона и Джанет Кардифф. Автор уверен, что за этими опытами стоит вовсе не ностальгия по идиллическому прошлому, а стремление проникнуть в суть настоящего и задуматься о природе времени. Лутц Кёпник – профессор Университета Вандербильта, специалист по визуальному искусству и интеллектуальной истории.

Лутц Кёпник

Кино / Прочее / Культура и искусство