Разведчики

Успел я проучиться в пехотном училище только три месяца, гоняли нас там «по-черному», но стоит отметить, что курсантов прилично кормили. А в один прекрасный день весь наш курс подняли по тревоге и маршевыми ротами отправили на фронт, даже без присвоения сержантских званий. Говорили, что нас отправляют в Сталинград, но пока мы доехали до фронта, то в Сталинграде с немцами уже фактически покончили, обошлись без нас, и весь наш эшелон был направлен на Воронежский фронт, на пополнение 25-й гвардейской стрелковой дивизии, которой командовал генерал-майор Шафаренко. Попал я, кажется, в 73-й гвардейский стрелковый полк.

Ваши первые фронтовые впечатления.

Мы сначала шли во 2-й линии. Как раз началось большое наступление. На подходе к передовой мы попали под сильную бомбежку, где-то рядом с нами дал залп дивизион «катюш», их засекли, и, видимо, моментально налетели немецкие пикировщики, и нам здорово досталось. Нам приказали идти вперед за первой волной атакующих частей и подбирать раненых.

Шли цепью. Я с одним товарищем немного отстал, наши ушли вперед, и когда мы подошли к линии уже взятых нами немецких траншей, то вдруг услышали, что в одной землянке кто-то громко поет на немецком языке. Товарищ был уже опытным воякой (не из нашего пехотного училища, а из фронтовиков-стариков), так он мне сразу приказал: «Ты оставайся сверху, а я вниз». Он спустился на три ступеньки, ударом ноги открыл дверь и с криком «Хальт!» исчез в проеме, а дверь в землянку сыграла и снова захлопнулась. Услышал три выстрела, и пока я пытался понять, что произошло, из землянки пулей выскочил немец, сбил меня с ног и побежал во всю прыть. Я выстрелил в него, но не попал. Кинулся внутрь, в землянку, а там лежит мой раненый товарищ и два убитых им немца. Оказывается, в землянке немцы так напились, что проспали атаку нашей первой волны наступающих и отход своих камрадов с позиций…

Наши ребята подбежали на выстрелы, товарища перевязали и отправили в санбат.

Так я впервые увидел живого немца, да вот не попал по нему…

А потом мы наступали на Харьков. Продвигались вперед довольно проворно, больших потерь в нашей стрелковой роте не было.

По-настоящему первый серьезный бой произошел в районе населенного пункта Батьки Харьковской области, где меня ранило. Мы пошли в атаку, немцы подпустили нас на максимально близкое расстояние и где-то с 30–40 метров открыли по нам огонь.

Я хотел бросить гранату, взял ее в правую руку, автомат переложил в левую руку, только хотел встать и кинуть гранату, как напротив себя увидел вспышку, и тут, будто топором по левой руке ударило. Я еще на замахе метнул гранату, а потом увидел, что рука вся в крови.

Пополз вперед, по прямой, вижу, лежит в окопе убитый немец, значит, я удачно гранату кинул.

Себя сам перевязал, а кровь из руки все равно идет. Я стал ослабевать, потом потерял сознание, и очнулся, уже когда санитары тащили меня с поля боя в тыл.

Потом санбат, санитарный поезд, госпиталь в Подмосковье, в Сергиевом Посаде. Пролежал в госпитале месяц с небольшим, был при выписке отправлен в запасной полк и оттуда с маршевой ротой, в которой нас было человек 150, был направлен на передовую.

Прибыли мы в 247-ю стрелковую дивизию, в 909-й стрелковый полк.

Из маршевиков набирали добровольцев в полковую разведку, ну я и вышел из строя на призыв.

Почему решили пойти в разведчики?

Отвечу честно. Я, видимо, просто во время своего «первого захода» на фронт не успел достаточно и толком испугаться, так и не понял до конца, что такое война на самом деле.

Мне еще тогда казалось, что «мне море по колено», мол, «смерть не страшна» и так далее.

Знал, что в разведке дают хорошее обмундирование и неплохо кормят, а что мне еще тогда было надо. Ни о чем другом не думал: ни об орденах или другой какой-либо ерунде.

А потом, когда я осознал, куда попал, в какую мясорубку и сколько мне в разведке, в этом беспрерывном «конвейере смерти», жизни отпущено, то, как говорится, «поезд уже ушел».

Сам себе такую долю выбрал.

Нас по прибытии в дивизию построили, вышел к нам какой-то офицер: «Разведчики есть?»

Все стоят и молчат, никто из строя не выходит. Тогда он обратился с призывом: «Кто хочет служить в разведке?! Добровольцы, выходи!» Нас вышло три человека. Привели в разведвзод 909-го СП. Первый месяц мы привыкали к обстановке, в поиск нас, новичков, по сложившейся традиции, пока не брали. Меня поначалу использовали как «рупориста»-пропагандиста: на рассвете я пробирался на нейтральную полосу, забирался в разбитый блиндаж или в старые траншеи и оттуда через рупор кричал на немецкую сторону текст – немецкие слова, написанные русскими буквами. Что примечательно, немцы открывали пулеметный и минометный огонь, только когда я заканчивал читать им весь текст. В темноте я выползал назад к своим траншеям.

Где-то через месяц после прибытия в разведывательный взвод меня взяли в первый поиск.