Разведчики

Мы решили сутки понаблюдать за немцами: как производится смена постов, сколько человек идет сразу в караулы и в засады, а вечером брать «языка» из последней смены. Там был заброшенный хутор, трое наших расположились в разбитой хате, а остальные в риге напротив. Утром прошли в одну сторону 12 немцев, а вечером сначала назад идут 11 человек, а потом видим, появился последний – немец, фельдфебель, здоровый и высокий, ну просто человек-гора. Мы переглянулись, но ясно, что такого жирного борова мы просто не сможем дотащить через топи. Решили еще сутки понаблюдать. И следующим вечером в темноте без шума взяли последнего немца, возвращающегося в гарнизон на бугре. И кого взяли – немку, переводчицу в военной форме вермахта. Взяли эту «ведьму» на свою голову, будто нам и так бед не хватало… Ночью, по дороге к передовой, сделали привал на островке среди болот.

Я, лейтенант Лазарев и еще один боец заснули, а трое других, как говорится, охраняли, оставались на посту. На рассвете мы через эти проклятые болота вышли к своим, сдали пленную в штаб и вернулись в расположение взвода. И тут всю нашу группу арестовывают.

Оказывается, немка заявила в штабе дивизии, что разведчики пытались на привале ее изнасиловать. Полная ерунда, что значит «пытались», если бы хотели с ней что-нибудь сделать, то кто бы нам на болотном островке в немецком тылу мог помешать?

Стали разбираться с нами. Нас особисты таскали по ночам на допросы, угрожали трибуналом и прочими карами и только после приказа начальства от нас отстали.

Но трое из нашей группы (все бывшие уголовники) попали «на карандаш» у дивизионных особистов, и вскоре, как только нашелся малейший повод, им сшили дело и припаяли статью и отправили в штрафную роту, из которой назад к нам никто не вернулся…

А вообще как разведчики относились к такому варианту, что могут оказаться в штрафниках?

Да никак. Нам по большому счету все равно было, где и как погибать.

Просто служба в разведке – это, если можно так выразиться, определенный и почетный статус, и даже смерть у нас была – красивая, не безликая… За такое стоило держаться.

Как погибают штрафники, мне довелось пару раз видеть. Когда брали поселок Ленино, слышали о таком месте? Там польские части приняли боевое крещение. Этот поселок достался нам большой кровью. Первыми на Ленино в атаку погнали полнокровный штрафной батальон, так его на наших глазах выкосили из пулеметов, до последнего человека…

Я даже не могу определить, где быстрей убивало, в разведке или в пехоте…

Не подходящих к службе в разведвзводе у нас списывали в стрелковые роты, а там живут до первой атаки. В пехоте после каждого наступательного боя оставалась треть личного состава. Ведь сколько народу на войне у нас зря угробили… Самодуров среди начальства хватало…

Что считалось у разведчиков гибельным заданием на 100 %?

Разведка боем… Тут от тебя ничего не зависит. Идешь как на расстрел, сознательно из себя мишень изображаешь… Один раз мы проводили разведку боем со своими «братьями по несчастью», с дивизионной разведротой. Такое ощущение, что командиры нами жертвовали сознательно. Потом посчитали, что из этой разведки боем целым вышел только каждый пятый…

Действия немецких разведчиков можете как-то охарактеризовать?

Надо признать, что наши немецкие «коллеги» по ту сторону передовой были мастерами своего дела, разведчики у немцев работали прекрасно. Как-то в соседнем полку немецкая разведгруппа разбила штаб нашего стрелкового батальона и взяла «языка», начальника штаба. Так что поводов усомниться в хорошей подготовке немецких разведчиков у нас не было.

Один раз у нас с ними случилось ночное столкновение на нейтралке, разведгруппа на разведгруппу. Мы потеряли троих разведчиков убитыми, но одного раненого немца притащили к себе в качестве «языка». А своих убитых мы тогда не смогли вытащить.

Как немцы держались в плену на допросах в штабе?

Вот вам пример. Я один раз присутствовал на допросе «языка» в штабе дивизии.

«Язык» оказался ценным, и Лазареву и мне приказали доставить его сразу после захвата в штаб дивизии. Немец был легко ранен в пах, его перевязал санинструктор, и мы привели немца в штаб, располагавшийся в большой избе. Посадили немца на сундук, ждем комдива с переводчиком.

Наш комдив, генерал-майор Мухин, после ранения хромал и ходил, опираясь на палку.

Пришел Мухин, стал задавать «языку» вопросы, а немец попался с гонором, заявил, что у него отобрали портсигар и часы, и пока ему все это не вернут, он отказывается говорить. Когда эти слова перевели Мухину, то генерал моментально побагровел лицом, потом как врежет немцу палкой по «хребту», так этот «язык» сразу начал «заливаться соловьем», выложил все, что знал.

С «языками» никто не церемонился, сразу им объясняли: будешь молчать – тебе капут…

В расход таких упрямых пускали без долгих уговоров.