Разведка боем

— Всегда готов. Только следует согласовать позиции. Я настаиваю на необходимости немедленно отменить продразверстку, принять меры к освобождению из концлагерей всех бывших офицеров, а потом уже призывать их в армию, безусловно запретив их притеснение со стороны политкомиссаров, дать им очень приличное жалованье, обеспечить приемлемые условия жизни для членов их семей… Этим мы значительно укрепим фронт и тыл…

— Ни за что! Тут я непреклонен, Лев Давидович! Прекратив репрессии против классовых врагов, мы утратим доверие трудящихся масс и одновременно потеряем единственную гарантию лояльности ваших военспецов. Они немедленно перебегут к Врангелю. Может быть, лучше наоборот, заблаговременно расстрелять всех заложников?

— Тогда я снимаю с себя всякую ответственность за происходящее. Воюйте с вашими самородками сами. Кухарка, конечно, может управлять государством, но самый преданный идее слесарь не может командовать дивизией или корпусом.

— Ну как же, как же… А товарищ Буденный, товарищ Ворошилов, многие другие талантливые коммунисты, которых мы выдвинули на руководящие посты?

Троцкий чуть было не сплюнул на ковер от возмущения.

— Как только ваши самородки почувствовали волю, они немедленно и с треском проиграли польскую войну. Двести тысяч убитых и триста тысяч пленных, по-вашему, недостаточный довод в нашем споре?

Ленин физически не выносил споров, в которых партнер начинал оперировать цифрами и фактами. Больше всего ему нравилось обращаться к толпе, настроения и желания которой были заранее известны. И исключалась возможность диалога.

— Допустим, — с неохотой кивнул он. — В конце концов, я вам полностью доверяю. Делайте что хотите. Можете поставить на все руководящие посты царских генералов, если найдете достаточное их количество. Судьба революции важнее. Но предупреждаю, рано или поздно нам все равно придется их расстрелять.

Слово «расстрелять» он произносил с особенным чувством, как влюбленный юноша при каждом удобном случае произносит имя предмета своей страсти.

— А пока я считаю — нам нужно немедленно обратиться к странам Антанты. Предложить им заключение полноценного мирного договора на любых условиях. Возврат царских долгов (но потом мы все равно их не отдадим), предоставление концессий, право беспошлинной торговли, может быть, возвращение бывшим иностранным владельцам контрольных пакетов акций находящихся на занятой белыми территории заводов. Совершенно неважно, что мы им пообещаем. При сохранении командных высот в политике и экономике всегда можно пересмотреть любые договоры и соглашения. Давайте шантажировать Антанту возможностью союза с Германией…

Троцкий кивал, соглашался, смотрел в пол, отходил к окну и разминал папиросу, но закурить ее не решался, чтобы не прервать течения ленинской мысли. То, что говорил вождь, начинало ему нравиться.

— Да вы курите, Лев Давидович, не стесняйтесь. Я сам покуривал когда-то, запах хорошего табака мне нравится. Но главное, нужно придумать, как нам быть с партией. Давайте введем пост Генерального секретаря и назначим на него вас, Лев Давидович…

— А зачем нам это? Есть ЦК… И не совсем правильно политически, с учетом моей национальности. Лишний довод антисемитам. Хотя… — Он рассмеялся и пересказал дошедшие до него слова одного казака Первой конной (переданные, кстати, служившим в той же армии Бабелем): — «Троцкий — не жид! Троцкий — боевой. Наш, русский. А вот Ленин — тот коммунист, жид. А Троцкий — наш… Он есть отчаянный сын тамбовского губернатора и вступился, хотя и другого звания, за трудящийся класс…»

Ленин вежливо хихикнул и вернулся к прежней теме:

— ЦК мне надоел. Собираются, говорят, спорят. Попробуйте их убедить. Надо сделать иначе. Расширить ЦК до ста, даже ста пятидесяти человек за счет рабочих от станка, собирать их четыре раза в год, чтобы одобряли уже принятые решения и выслушивали отчетные доклады бюро… Вы же помните, сколько трудов нам стоило проводить нужные решения на тех, прежних съездах? А так вы будете все координировать. Назначим десять секретарей, отвечающих за конкретный участок работы, и будем с них беспощадно спрашивать! В ваших руках сосредоточится власть, и военная и партийная, что может быть лучше?

Троцкий почувствовал смутную угрозу в столь вроде бы лестном предложении Ленина.

— А вы, Владимир Ильич?

— Я буду почетным председателем партии и председателем Совнаркома. И мы с вами будем все решать только вдвоем. По-моему, это великолепно придумано. Надо это немедленно воплотить, пока еще не поздно. Я предвижу огромные потрясения, к ним нужно быть готовыми. Вспомните французскую революцию. Что вам предпочтительнее, оказаться в роли Робеспьера или Наполеона?

— Наполеона, пожалуй, лучше, — сверкнул великолепными зубами Троцкий.