Разведка боем

— Спасибо, я ошибся, — машинально ответил Сашка и дал отбой. — Каково? Мне все чаще кажется, что они над нами издеваются.

Еще больше друзья упрочились в этой мысли, когда Шульгин приступил к тотальному, как предписано в учебниках криминалистики, осмотру квартиры — из левого угла по часовой стрелке.

Шульгин хорошо помнил мемуары Берестина, где тот описал свое посещение этой базы в шестьдесят шестом году. Андрей же и сам здесь побывал с Ириной в декабре девяносто первого года. Поэтому они были крайне удивлены, открыв стоявший в кабинете секретер. В прошлый раз его верхний ящик заполняли бланки документов, применявшихся в СССР, — от паспорта и партбилета до удостоверения машиниста башенного крана и охотничьего билета. И все необходимое для их оформления — спецчернила, печати, штампы, соответствующие инструкции.

В нижней секции хранились деньги — заклеенные пачки рублей, долларов, фунтов, марок (ФРГ и финских), а также, неизвестно для чего, «валюта» соцстран.

Теперь там было все то же самое, но с поправкой на время: вместо советских полусотен и двадцатипятирублевок — николаевские, тех же номиналов, а иностранная валюта ограничивалась только фунтами стерлингов и долларами, остальная, наверное, была сочтена недостаточно солидной.

— Ну и что ты скажешь? — спросил Шульгин, будто Новиков каким-то образом имел к происшедшему отношение.

— Ответа может быть два, и оба равно неправильные. Или я настолько сильно пожелал, чтобы квартира приехала к нам в той же функции, что исполняла там… — и показал пальцем вверх, непроизвольно подтверждая восприятие времени, как вертикальной оси, — или все решается за нас и без нас…

— Но с благожелательных для нас позиций?

— Я бы не стал этого утверждать с определенностью. Обрати внимание, что изменение коснулось только документов и денег. Остальное, включая мебель, одежду, продовольствие, даже патефонные пластинки, осталось прежним. Это говорит в пользу второго предположения.

— А не Антон ли по-прежнему нам благоприятствует, на свой сомнительный манер?

Они занимались обыском около двух часов, пока из ванной наконец не появился Удолин, распаренный, с тщательно подбритыми щеками и заметно укоротившейся бородой, благоухающий шампунем и одеколоном. Помолодел он лет на десять и выглядел весьма импозантно. Наподобие вольнодумного старшего научного сотрудника гуманитарного НИИ. Его только немного смущало отсутствие в приготовленной для него одежде привычных кальсон, и он старался прятать торчащие из-под махрового банного халата жилистые волосатые ноги.

Поняв его затруднение, Шульгин принес синие шерстяные брюки от тренировочного костюма.

Расположившись за накрытым для раннего ужина журнальным столиком, профессор, словно бы совершенно не интересуясь окружающими чудесами техники, наполнил свой бокал бледно-золотистой «Монастырской избой» и немедленно начал философствовать, воображая себя участником древнегреческого симпосиона.

Слушать его было интересно вообще, даже независимо от конкретной информации, которую он сообщал. Но и информация тоже была нелишней. Особенно, когда Новиков спросил, какая же отрасль несомненно обширных научных познаний Константина Васильевича привлекла пристальное внимание человека столь специфической профессии, как Агранов?

— Я вижу в вас достойных собеседников. С вами мне не требуется подбирать слова, вы способны понимать без лишних объяснений. Этого достаточно. Хотя Яков тоже многое понимал. Но культуры ему не хватало. Вот, например, что вы знаете о предыстории человечества?

Шульгин хотел было сказать, что их интересуют более практические вопросы, особенно сейчас, но Андрей взглядом велел ему помолчать. Спешить им некуда, а такие люди, как Удолин, могут рассказать гораздо больше интересного, если им позволить отдаться потоку сознания.

Действительно, начал он издалека. Причем ухитрялся одновременно курить, отхлебывать вино, жестикулировать, моментами даже вскакивать с дивана и маневрировать между предметами обстановки, а то и внезапно замолкать, погрузившись в созерцание одной из развешенных по стенам картин, скорее всего, хороших копий Бенуа и Сомова. Но с тем же успехом они могли оказаться и подлинниками.

При этом внутренняя логика повествования не прерывалась.