Разведотряд

…«Пробоин так много, что заделать их невозможно. Выбило напором воды переборку во втором котельном отделении. Первое уже затоплено, и трое машинистов погибло, четвёртого, Александра Милова, вынесло к люку и его удалось спасти. Как они успели загасить котлы и выпустить пар – уму непостижимо, но если бы не успели, мы бы уже все были в воздухе.

В воздухе 86 «юнкерсов», четвёртый час они засыпают нас бомбами, поливают из пушек и пулемётов. Зенитки бьют и бьют. Зенитки раскалены, вода нужна, чтобы поливать стволы, и от зенитных автоматов до борта встали женщины с вёдрами. Их, а ещё их детей, раненых бойцов на палубах более двух тысяч.

Капитан Ерошенко в парадном мундире с орденами на капитанском мостике. Голос хриплый, а команды на уклонение ясные и чёткие…

Вся надежда на помощь из Новороссийска…»

Лидер «Ташкент» был последним надводным кораблём Черноморского флота, прорвавшимся в осаждённый Севастополь. На борт его, помимо комсостава, женщин и детей, было погружено полотно панорамы «Оборона Севастополя 1854–1855 гг.»…

Мы ушли из Севастополя. Но и тогда победа врага была пирровой.

Мы вернулись. Не скоро, двадцать два месяца спустя – но с победой.

Часть 2

Глава 1

Печальный панегирик

Весна 1943 г. Перегон Туапсе – Сочи

В трехстах метрах от берега спарка крупнокалиберных автоматов С-30 вынырнула на морскую поверхность, как замысловатая коряга топляка. Из опущенных стволов в дырчатых кожухах слились струи воды. Сразу за ней, под небольшим капитанским мостиком, на проклёпанном стальном боку рубки показался белый индекс: U-18…

Железная дорога едва продиралась по краю шинельно-серой скальной стены, периодически ныряя в чёрные норы туннелей и только изредка удаляясь от скалистого прибоя за кряжистые, изуродованные непрерывными ветрами деревья, чтобы вновь вернуться и царапаться, ползти, карабкаться с упорством скалолаза, между горным хребтом и морем. Иногда казалось, что закопченная и замасленная железнодорожная насыпь и горные кремнистые осыпи – одно и то же. Так же, языками обтекая отдельные валуны и вливаясь в борозды промоин, стремятся они к морю. А оно так близко, что чайки и бакланы, вспугнутые грохотом приближающегося состава, срываются прямо со стонущих рельс. Впрочем, с той частотою, с которой ходят здесь эшелоны военных грузов, нефтяные цистерны из Баку, теплушки с бойцами, едва ли у птиц было время особенно рассиживаться…

Сегодня в ртутном зеркале утреннего моря, в расслоённой дымке тумана, уже позолоченного рассветом, отразился эшелон с личным составом только что сформированной горнострелковой дивизии. Пока ещё даже без номера, с условным названием «Нахичевань».

– Давно из Нахичевани? – наслюнявив обрывок газетной бумаги, спросил Михалыч совсем молодого бойца, с детским азартом вывалившегося в окно кабины машиниста, так что в компактном аду остался только тощий подростковый зад в мешковатых штанах, по-складскому свежей окраски хаки, но уже почернелых от гуталина собственных сапог-«кирзачей». Первый признак неуклюжести новобранца.

– Нэт! – перекрикивая встречный ветер, замотал тот головой, на которой то рассыпалась, то дыбилась рыжая челка, оставленная стрижкой «полубокс», и подтвердил догадку многоопытного Михалыча: – Тры дня, как позвали!

– Призвали… – механически поправил его помощник машиниста Иван, разгибая лоснящуюся потом бронзовую, в угольных разводах, спину. – Видал, Михалыч… – сплюнул он с досадой в груду угля возле жалюзи топки. – Три дня – и уже горный стрелок!

– А кому, Ваня, как не ему… – прищурившись, прикрыв глаз косматой седой бровью, заметил старый машинист, заканчивая склейку самокрутки, – …в горные стрелки? Тебя как зовут, воин Магомета и Красной армии? – спросил он тощий гуталиновый зад.

– Ваха!

– Ты, Ваха, барана в горах пас, конечно?

– Конэчно! – крикнул мальчишка-даргинец из Дагестана, наслаждаясь обилием знобко-бодрящего морского ветра после удушья теплушки. – С дэдушкой!

– Видишь, ему даже дедушку пасти доверяли… – негромко, в обвислые прокуренные усы, пробормотал Михалыч, сунувшись за спичками в карман промасленного до стального блеска ватника. – И козу дикую в горах стрелял? – продолжил он анкетирование юного красноармейца.

– С трыста шагов!

– Ну, и на кой чёрт, скажи пожалуйста, ему курс молодого бойца? – философски резюмировал Михалыч. – Немца от козы отличить сможешь?

– Нэ знаю! – захохотал мальчишка. – У фашиста, говорят, тожи каска с рожкамы! – он заложил за уши указательные пальцы.

– Это не рожки, это дырки для вентиляции… – покачал головой Иван, морщась и опираясь на древко лопаты – ниже колена одной ноги у него скрипел кожей промышленный, ещё госпитальный, протез. – И то… такие только на старых касках, начала войны, остались, в которых они по Парижу гуляли. Сейчас им не до парада. Обручи из резиновых камер на башке носят, противогранатные сетки…

– Зачэм? – высунул из окна голову в рыжей щетине новобранец.

– Берегут башку, маскируют… – надевая протёртые до дыр двупалые перчатки, проворчал «демобилизованный вчистую» ещё в 41-м, Иван.