Разведывательная служба Третьего рейха. Секретные операции нацистской внешней разведки

Гиммлер сказал мне, что я — единственный человек, кроме Брандта, которому он может полностью доверять. Что ему делать? Он не мог застрелить Гитлера, дать ему яд, арестовать его в рейхсканцелярии, так как тогда вся военная машина остановится. Я сказал ему, что все это не имеет значения; у него было две возможности: либо он пойдет к Гитлеру и откровенно расскажет ему обо всем, что случилось за последние годы, и заставит его уйти в отставку, либо устранит его силой. Гиммлер возразил, что если он так заговорит с Гитлером, то фюрер впадет в неистовую ярость и сам пристрелит его на месте. Я сказал: «Именно от этого вы и должны защитить себя — у вас есть еще достаточно высокопоставленных руководителей СС и вы все еще занимаете достаточно влиятельное положение, чтобы арестовать его. Если другого выхода нет, то тогда придется вмешаться врачам».

Наш разговор длился около полутора часов, но Гиммлер все никак не мог принять решение. Вместо этого он хотел, чтобы Борман встретился с профессором де Кринисом, профессором Морелем — личным врачом Гитлера и доктором Штумпфегером — другим врачом Гитлера, который также занимал руководящий пост в СС.

Два дня спустя я спросил профессора де Криниса, какое было принято решение. Он был очень разочарован. Доктора отказались принимать на себя какие-либо обязательства, и ничто из того, что они позволили себе сказать, никак не поможет в разговоре с Борманом. Когда я доложил об этом Гиммлеру, он попросил меня хранить молчание обо всем этом. Затем я указал ему на бессмысленность организации «Вервольф», которая должна была вести борьбу после разгрома Германии. Я сказал, что этот план не принесет ничего, кроме страданий, немецкому народу: появится возможность совершать разного рода преступления, так как каждый человек будет сам решать, что он считает оправданным в национальных интересах. Тем не менее эти серьезные меры легко и безответственно пропагандировали немецкие государственные руководители. По немецкому радио они даже объявили, что отказываются от соблюдения Гаагской конвенции. Я назвал это преступным и глупым, но Гиммлер, очевидно, был слишком измучен своей духовной борьбой со мной. Он просто сказал: «Я постараюсь придумать какой-нибудь способ покончить со всем этим».

В первую неделю апреля я установил контакт с рейхсминистром финансов — графом Шверином фон Крозигом. У нас с ним была долгая беседа, и фон Крозиг согласился со мной, что войну следует быстро закончить, чтобы спасти как можно больше ресурсов Германии. Я довольно долго разговаривал раньше об этом и с Гиммлером. Гиммлер постепенно отдалился от фон Крозига, и поэтому я решил свести их двоих вместе для разговора, который состоялся 19 апреля. И снова Гиммлер уперся в самый последний момент, и эта встреча висела на волоске. Однако, когда мы наконец приехали к фон Крозигу, мы обнаружили, что там находится и министр труда Зельдте.

Фон Крозиг и Гиммлер вели свой разговор наедине, а я тем временем беседовал с Зельдте. Зельдте считал, что Гиммлер должен сам захватить власть и заставить Гитлера прочитать в свой день рождения обращение к немецкому народу и объявить в нем о референдуме, создании второй партии и отмене народных судов. Он развивал эту тему почти два часа, а затем спросил, каковы, на мой взгляд, шансы на оборону Альпийского региона, известного как Редут. Я ответил, что не вижу здесь никаких шансов для дальнейшей военной операции и лишь быстрыми действиями на политическом уровне можно добиться чего-либо.

Тем временем разговор между фон Крозигом и Гиммлером закончился. Фон Крозиг был очень доволен, хотя знал, что на самом деле уже слишком поздно и остался лишь маленький шанс на успех. Он попросил меня продолжать оказывать влияние на Гиммлера, чтобы тот делал решающий шаг с Гитлером или без него.

После этой встречи Гиммлер поблагодарил меня за ее организацию. Я сказал ему, что был убежден, что фон Крозиг — единственный человек в Германии, который мог бы стать министром иностранных дел.

После нашего приезда в Хоэнлихен общий доклад о военной ситуации нарисовал нам печальную картину. Я посоветовал Гиммлеру самым твердым и решительным образом не ехать в Берлин на празднование дня рождения Гитлера на следующий день. Пришло сообщение о том, что Керстен и Норберт Мазур, который прибыл вместо г-на Шторха в качестве представителя Всемирного еврейского конгресса, прилетели в аэропорт Темпельхоф и отправились в поместье Керстена в Гартцвальде. Так как в это же время в Берлине ожидался приезд графа Бернадота, существовала большая опасность, что эти две встречи могут вступить в противоречие, особенно ввиду очень тяжелой военной ситуации. Поэтому Гиммлер попросил меня поехать на автомобиле к Керстену в тот же вечер и начать подготовительные разговоры с Мазуром, а также договориться о времени встречи с ним Гиммлера.