Развивай свой мозг. Как перенастроить разум и реализовать собственный потенциал

Я догадывался, что это могли быть за неувязки. Из прежних разговоров с ним я знал, что Джона в семье считают «белой вороной». Каждый из пяти его братьев и сестер отличается гиперактивностью, тогда как сам он по натуре созерцатель, и всем им также свойственны эмоциональные всплески и драматические сцены, как ему свойственна устойчивость и спокойствие (и, кроме того, у всех у них есть дети). По телефону он рассказал мне, что любое совместное мероприятие – даже такое, как общая трапеза – провести не легче, чем «пасти кошек». Скоординировать расписание всех детей (это был самый разгар футбольного и бейсбольного сезона) и диетические предпочтения (от веганов до обжор и страстных мясоедов) было само по себе очень непросто. Однако пытаться подладиться под эмоциональные состояния 26 человек (включая его родителей) оказалось почти невозможным, хотя и не безнадежным.

Тем не менее по прошествии четырех дней из запланированных шести он направился в аэропорт, собираясь лететь домой. С него было достаточно беспрестанного шума и разговоров, в которые вставить слово не легче, чем прорубиться сквозь скалу, а также постоянного внимания, которого требовали к себе дети. Джон когда-то считал себя способным сохранять спокойствие в центре любого урагана, но сейчас ему пришлось «ретироваться под палубу», изрядно потрепанному. Одна из сестер даже предложила отвезти его в аэропорт, дорога до которого занимала два часа, но он отказался. Находясь за рулем машины, взятой напрокат, он бы расслабился; иначе, Джон был уверен, я бы увидел в выпуске местных новостей, как его снимают с рейса за попытку выпрыгнуть из самолета.

Мы оба посмеялись, понимая, что на самом деле он не способен на нечто подобное. Я также улыбнулся, когда он сказал, что то, над чем он работал последние два месяца с моей помощью, помогло ему пережить это посещение семьи, пусть и по укороченной схеме.

Джон был заинтригован моими спортивными достижениями. Сам он никогда особенно не увлекался спортом, но его восхищала дисциплина, присущая дзюдо, карате и прочим боевым искусствам. Он шутил, что хотел бы стать не ниндзя-воином, а ниндзя-писателем. Поэтому я рассказал ему о своем подходе, который применял за несколько лет до завоевания черного пояса. Мне пришлось состязаться с одногруппниками – иногда с двумя или тремя одновременно.

Я тренировался с ними в контактных спаррингах, но помимо этого проводил все возможное время, сидя на кушетке и состязаясь с ними у себя в уме. Я уже работал со всеми ними раньше и знал их привычки, сильные и слабые стороны, так что вполне представлял, чего ожидать. Готовясь к состязанию за черный пояс, я снова и снова мысленно проходил все подходы в спаррингах с каждым из них – видел блоки и удары, последовательности и комбинации, которые будем применять я и они. У себя в уме я также практиковал все позиции и техники, чтобы быть уверенным в точности и безупречности базовых приемов. По мере развития этих умственных тренировок я совершенно забывал о времени и пространстве, и возникало ощущение, что я на самом деле тренируюсь в спортзале, а не сижу у себя дома. Выйдя из такого состояния, я чувствовал себя подготовленным и также отмечал, с долей любопытства, что прошло уже больше часа, хотя мне казалось, что я только недавно присел.

Джону очень хотелось узнать, как достичь подобного состояния разума для его писательской работы, и он практиковал этот навык в течение двух месяцев, предшествовавших этой поездке. Он взял с собой рукопись статьи, как и планировал, и сообщал мне, что за час-другой ежедневной работы сумел внести некоторые правки. Сперва вся эта какофония и хаос, порождаемые его родственниками, окружали его суматошным облаком. Я представил, как он сидит на стуле, а все его племянницы и племянники требуют к себе внимания. Его тщетные усилия организовать и структурировать свой день не выдерживали их неуемного энтузиазма, точно карточный домик, сметенный порывом ветра. Тем не менее ранним утром и даже после того, как младшие дети со своими заспанными родителями выбирались из постелей и принимались раскладывать холодную овсянку по тарелкам, Джон умудрялся выцарапать немножко времени для работы.

Его родители по-прежнему жили в доме, в котором он вырос. В огромном, раскинувшемся во все стороны викторианском особняке, самой выдающейся особенностью которого была опоясывающая застекленная веранда, пригодная для всех сезонов. Джон сказал, что чувствовал себя как в детстве, когда для того, чтобы побыть в тишине, ему приходилось забираться на тополь, росший на дальнем краю их владений. Там он мог читать часами, оглядывая сквозь кружево листьев окрестности и плывущие по небу облака. Он мог оставаться на дереве до самого ужина, пока его отсутствия, наконец, не замечали и родители не посылали за ним поисковую группу.

Вдохновляемый этими детскими воспоминаниями, Джон удалялся на веранду каждое утро перед рассветом, пока никто еще не встал. И он садился не в главной части, а в самом дальнем от кухни углу, этакой каморке, куда поставил плетеный стул.