Разводящий еще не пришел

Бородин бежал встречать, докладывать, выскакивал из кабинета на каждый стук в дверь. Иногда это были то Шахов — инженер интересовался, как быть с вечерним техническим университетом: солдаты просят продолжать занятия; то капитан Савчук, временно исполняющий обязанности начальника штаба, — подходил срок экзаменов на классность, и ему нужно было уточнить состав комиссии; то еще кто-либо из офицеров... Бородин хватался за голову, сдерживая себя, чтобы не закричать. Шептал: «Когда ж придет Громов? Операция-то — пустяк». Отдавал нужные распоряжения, указания, мчался к приезжему, чтобы продолжать начатую беседу. Представители и расследователи держали его иногда до полуночи. Чтобы не терять времени, Бородин спал вместе с ними в гостинице, передав сына на попечение Елены. Собственно, она сама забрала к себе Павлика: «С ним мне будет легче, одной страшно, а он все же человек».

Однажды, когда все дознаватели уехали из части и Бородин находился в парке боевых установок, к нему подбежал лейтенант Узлов.

— Прибыл еще один, — доложил лейтенант.

— Кто? Откуда?

— Полковник Гросулов, ждет в вашем кабинете... Велел позвать.

Бородин, зная хорошее отношение Гросулова к Крабову, полагал, что он раньше всех займется выяснением причин гибели подполковника, но Петр Михайлович все эти дни не проявлял особого старания. Он приезжал с представителями, знакомил их с офицерами части и тут же возвращался в Нагорное. Знал Бородин, что полковник не очень благоволит к политическим работникам, и вот теперь придется с ним иметь дело. Пока шел до штаба, успел представить, какой трудной будет встреча с Гросуловым. С этим чувством и открыл дверь. Полковник смотрел в окно и даже не повернулся к майору.

Бородин доложил о своем приходе.

— Достается вам без командира? — Гросулов потрогал шрам. — Н-да. Вот такое дело-то. Выходит, можете командовать частью, залп произвели отлично. — Он говорил тихим голосом. И хотя на нем, как всегда, было выглаженное обмундирование, Бородину почему-то показалось, что Гросулов изрядно помят. — Догадываетесь, зачем я прибыл?

— Все приезжают по одному и тому же делу. Уж скорее бы приказ состоялся...

— Вы дружили с Крабовым, часто бывали у него на квартире. Не так ли?

«Начинается», — подумал Бородин, но без нервозности, спокойно ответил:

— Да, бывал, товарищ полковник. Нередко мы вместе обедали. Елена Крабова и моя покойная жена Катя были подругами, вместе в художественной самодеятельности участвовали.

— Значит, вы хорошо знали Крабова?

— Разрешите курить? — уклонился Бородин от ответа: он уже сам задавал себе такой вопрос и не мог на него ответить.

— Курите. Я бы вам не советовал сильно переживать, товарищ майор, — сказал Гросулов и почему-то закрыл глаза. Так он сидел с минуту.

«Не советовал, — рассуждал Бородин. — Разве дело в этом? Переживай не переживай, человека не вернешь. Дело в том — почему это произошло, как могло случиться, что Крабов не поверил разведчикам, сунулся осматривать этот разнесчастный мост?.. Специалистам не верить, людям не доверять — это чудовищно!»

— Вы Крабова не знали, Степан Павлович, — произнес Гросулов, открывая глаза. Бородин даже удивился, что полковник назвал его по имени-отчеству. — Не знали! — повторил Гросулов. — А обязаны были знать. Да, да, по долгу службы. — Он поднялся, поискал взглядом графин с водой, напился и продолжал: — Я подал рапорт о переводе в другое место, не знаю, куда пошлют — хоть на край света, мне все равно, поеду. Может быть, мы с вами, майор, больше не увидимся, это скорее всего так. Могу вам сказать: вины вашей в этом архиредком ЧП меньше, чем моей. Не верите? — Полковник открыл черную кожаную папку, которую он все время держал под мышкой, начал перебирать какие-то бумаги, нужные откладывал на диван. Это были одностраничные не то записки, не то рапорты со знакомым Бородину почерком. Бородин пытался вспомнить, кому он принадлежит, но так и не припомнил. Гросулов, положив папку на стол, сел на диван, неторопливо прикурил от зажженной спички. — Не верите, значит?..

— Просто не понимаю, товарищ полковник...

Гросулов поспешил:

— Годы, служба меняют людей. Возможно, что и Крабов стал бы другим. С ним произошло бы то, что со мной в эти дни. — Было заметно, что полковник волнуется, намеревается поведать то, что не сразу скажешь другим. — Командир — ружье, а остальное — ремень и антапки. Даже не затвор!.. Какая чепуха, стыдно вспоминать. А ведь для меня эта дикая формула была существом души, нормой отношения к подчиненным... Для вас, майор, это не открытие, но извольте выслушать. — Однако, подумав о чем-то, Гросулов вновь заговорил о Крабове: — Крабова вы не знали. Вот его душа! — потряс он записками. — Читайте хотя бы вот эти, достаточно трех, читайте, — повторил полковник и в ожидании, когда прочтет Бородин, глубоко задумался. Воспоминания захватили его...