Разводящий еще не пришел

В ответ услышал треск падающих головней да сухой шорох огня.

— Эй! — повторил он, чувствуя, как дым душит его. Еще несколько секунд — и он упадет. — Эй... — Но уже был не крик, а шепот. Цыганок стоял лицом к пламени, зажав рот и нос ладонью. Он ни о чем не думал, только где-то в глубине сознания слабо шевелилась мысль о Тоне...

Раздался шум, похожий на частые порывы ветра. Струя воды ударила Цыганка в грудь. Он покачнулся, хватаясь за автомат, но не устоял. Падая, увидел бегущих к нему людей со странными металлическими головами, с длинными изогнутыми жердями в руках...

III

Лекцию Крабов приурочил к приезду Громова. Он прочитал ее с подъемом, и многие ракетчики, знавшие подполковника не очень-то разговорчивым, сухим и замкнутым офицером, были немного удивлены. Равнодушным остался один Рыбалко: лекцию Крабова старшина знал почти дословно.

Теперь Рыбалко временно командовал солдатами, ожидавшими со дня на день увольнения в запас... От сознания, что оказался не у дел, старшина мучился и покрикивал на подчиненных. Солдаты при его появлении в казарме робели и втихомолку желали старшине поскорее получить должность. Устя продолжала подзуживать: «Уходи из армии, уедем в Харьков, поступишь на завод, будем рядом с сыном, руки у тебя золотые». — «Что она понимает? Золотые... Будто в армии нужны руки-крюки. Не та нынче армия — армия техников, инженеров, солдат-умельцев». Не радовало Рыбалко и авторское свидетельство, полученное за изобретение катков под станины: «Орудия сдали на склад, для чего теперь эти катки?»

Шахов первый заметил удрученное состояние Рыбалко. Однажды, встретив его возле столовой, поинтересовался:

— Нездоровится, что ли, Максим Алексеевич?

Старшина тяжело вздохнул:

— Не в том дело, товарищ лейтенант. У солдата здоровья не спрашивают. Дай мне совет: что делать?

— Ждать назначения.

— Ждать... А если не ждется. Не из тех я, которые ждут.

— Тогда учись, набирайся знаний, читай литературу о ракетах.

Книги так увлекли Рыбалко, что он теперь мог часами рассказывать о физических законах полета баллистических ракет. По гарнизону пошел слух, что Рыбалко знает назубок новую технику. Прослышал об этом и Крабов. Он вызвал старшину в штаб.

— Будешь помогать мне. — Подполковник вытащил из сейфа груду книг и брошюр. — Ты человек грамотный и сообразительный. Надо все это одолеть, а времени у меня нет. Слушай внимательно. Решил я прочитать личному составу лекцию. Дело новое, трудное, одному не подготовить. Будем работать вместе, коллективно, так сказать. Ты прочитаешь, выпишешь все, что касается этого темника, — он показал старшине листок со множеством вопросов, — потом я обобщу. Как это делать, сейчас покажу. Согласен?

— Конечно, — обрадовался Рыбалко.

— Работать будешь в моем кабинете. Вот стол, и от него ни шагу.

И старшина засел. Работал в день по четыре часа, перепоручив свои обязанности Одинцову, который оказался за штатом и тоже ждал приказа об увольнении в запас. Рукопись получилась большой. Крабов только немного сократил ее. Вот почему лекция начальника штаба не удивила Рыбалко.

Когда в зале остались Громов и Бородин, к ним подошел Крабов.

— Ну вот и гора с плеч. До чего же это трудная работа выступать перед народом, — сказал он утомленным голосом.

— Теперь мы вас зачислим в лекторскую группу, — пообещал Громов. — Зачислим, комиссар?

— Определенно, — подхватил Бородин. — Такой талантище пропадал. Серьезно говорю, Лев Васильевич, теперь ты у нас лектор номер один.

Они вышли на улицу. Крабов поспешил в штаб. Бородин предложил Громову посмотреть строящийся за городом дом для офицерского состава.

— Генерал Захаров посоветовал использовать на стройке увольняемых в запас, — пояснил Бородин.

Стоял тихий летний вечер. Шепот растений, перекличка запоздавших птиц, летевших на свои ночевки, крепкий запах каких-то цветов, звезды вечернего неба — все это располагало к раздумью, и Громов молчал.

— Что ж ты молчишь? — спросил Бородин. — Он был убежден, что Громов первым вспомнит о Наташе, ведь намекал же в письме о личных делах, значит, думал о ней.

— Ты о чем, комиссар? — Громов окинул взглядом штабеля бревен.

— Сердце у тебя есть... или нет?

— Есть...

— Сомневаюсь...

— Так о чем же ты? Уж не о Крабове ли? Сработаемся. Я на него не обижаюсь. Лекция мне понравилась.

Бородина взорвало: «Не человек, а кусок железа, одна служба в голове».

— Не об этом я, Сергей Петрович!

— О чем тогда? Может быть. Узлов без меня что-нибудь выкинул?

Бородин закурил.

— Я хочу сказать о твоей жене, командир.

— У меня нет жены.

Они стояли возле кирпичей. Бородин предложил сесть.

— Значит, у тебя нет жены? Это серьезно?

— Да.

— Жестокий ты человек.

— А она? Хороший?.. Тебе виднее, Степан, чувствую, прилип ты к ней. — Громов сразу понял, что сказал грубо, нехорошо, но не стал смягчать, а лишь чуть-чуть подвинулся к Бородину.

— Может быть, — глухо прошептал Бородин.

— Вот-вот, — подхватил Громов.

— Но ты сам знаешь, как случилось. Если бы я ведал, разве мог бы пойти на такое. Она хороший человек, и поэтому я настаиваю, чтобы вы помирились...