Развороченная могила [The Running Grave]

Папу Джея и ВГЦ теперь открыто называли лучшей надеждой мира. Хотя Уэйс не появлялся после первого ужина, Робин знала, что он по-прежнему присутствует на ферме, поскольку члены церкви часто упоминали об этом тихим, благоговейным голосом. Редкость его появлений, казалось, скорее разжигала обожание его последователей, чем гасила. Робин полагала, что он сидит в доме на ферме и питается отдельно от массы прихожан, которые, несмотря на заявленную церковью приверженность органическому и этическому питанию, едят в основном дешевую обезвоженную лапшу с небольшим количеством белка в виде переработанного мяса и сыра.

В среду утром Мазу Уэйс, которую, в отличие от ее мужа, часто можно было видеть скользящей по внутреннему двору, провела в храме совместную сессию с группами “Огонь” и “Дерево”. На центральной пятиугольной сцене был расставлен круг из лакированных стульев, и когда все заняли свои места, Мазу произнесла краткую речь о необходимости духовной смерти и возрождения, которые, по ее словам, могут произойти только после принятия исцеления или отказа от прошлой боли и заблуждений. Затем она предложила участникам группы рассказать о несправедливости и жестокости по отношению к ним со стороны членов семьи, партнеров или друзей.

После некоторой паузы люди начали рассказывать свои истории. Молодой человек из группы Дерева по имени Кайл, худой и нервный, подробно рассказал о том, как его отец пришел в ярость, узнав, что его сын — гей. Рассказывая о том, как его мать встала на сторону мужа против него, он расплакался. Остальные участники выражали поддержку и сочувствие, а Мазу сидела молча, и когда Кайл закончил свой рассказ, она подытожила его, убрав все слова, касающиеся семейных отношений, заменив их терминами “объект плоти” и “материалистическое обладание”, а затем сказала:

— Спасибо за смелость поделиться своей историей, Кайл. Чистые духом неприкосновенны для материалистического вреда. Я желаю тебе скорейшей смерти ложного “я”. Когда оно уйдет, уйдут и твои обиды и страдания.

Один за другим начинали говорить другие члены группы. Некоторые из них явно боролись с глубокой болью, вызванной внешними отношениями или их отсутствием, но Робин не могла отделаться от подозрения, что некоторые выпячивают и даже преувеличивают травму, чтобы лучше вписаться в группу. Когда Мазу предложила ей высказаться, Робин рассказала историю своей отмененной свадьбы и разочарования семьи, а также призналась, что уход жениха оставил ее безутешной, тем более что она бросила свою работу, чтобы отправиться с ним путешествовать, когда они станут мужем и женой.

Собравшиеся в кругу, многие из которых уже прослезились, рассказав свои собственные истории, предлагали сочувствие и сопереживание, Но Мазу сказала Робин, что придавать значение профессиям — значит потворствовать системам контроля, увековеченным в мире “пузырей”.

— Чувство идентичности, основанное на работе или любых атрибутах “пузырькового” мира, по своей сути материалистично, — сказала она. — Когда мы решительно отказываемся от вожделений эго и начинаем питать дух, обиды исчезают и появляется истинное “я”, которое больше не заботится о том, что плотские предметы ушли из его жизни.

Мазу повернулась напоследок к худенькой девушке с лицом в форме сердца, которая упорно молчала. Руки ее были сложены на груди, ноги скрещены, верхняя ступня закинута за нижнюю.

— Не хочешь ли ты поделиться с группой тем, как ты пострадала от материалистического одержания?

Девушка ответила слегка дрожащим голосом:

— Я ничего не пережила.

Темные, кривые глаза Мазу созерцали ее.

— Совсем ничего?

— Нет, ничего.

По мнению Робин, девушке было около двадцати лет. Лицо ее слегка покраснело под пристальным вниманием круга.

— Моя семья никогда не делала мне ничего плохого, — сказала она. — Я знаю, что с некоторыми людьми здесь случались очень ужасные вещи, но со мной — нет. Нет, — повторила она, пожав напряженными плечами.

Робин чувствовала неприязнь группы к девушке так же ясно, как если бы они открыто заявили об этом, и про себя просила ее больше не говорить, но безрезультатно.

— И я не думаю, что правильно называть, например, родителей, любящих своих детей, “материалистической одержимостью”, — выпалила она. — Извините, но я так не думаю.

Теперь сразу несколько членов группы, включая Амандипа, заговорили. Мазу вмешалась и жестом предложила Амандипу продолжить одному.

— Во всех традиционных семейных структурах существует динамика власти, — сказал он. — Нельзя отрицать, что нет принуждения и контроля, даже если это делается с благими намерениями.

— Ну, маленьким детям нужны границы, — сказала девушка.

Теперь большинство членов группы заговорили одновременно, некоторые из них были явно рассержены. Вивьен, девушка с всклокоченными черными волосами, которая обычно изо всех сил старалась казаться как можно более похожей на представительницу рабочего класса, говорила громче всех, и другие замолчали, чтобы позволить ей продолжать.