Обратим теперь внимание на собственно логические аспекты деятельности мышления и воображения. Парадигма причинно-следственной связи, заложенная в основания мыслительного процесса традиционной формальной логикой, ведет к тому, что всякое суждение, высказанное при ее участии, истинно или ложно, но ни то и другое вместе, но на самом деле это не так. Ведь истинность или ложность каждого мыслительного шага устанавливается при его верификации, что, как видно, ниспровергает формально-логическую установку. Если же указанную проверку провести невозможно, то суждение, моделирующее нашу мысль, автоматически попадает в область воображаемого и, следовательно, оно изначально бессмысленно. Таким образом, и «пламенный пафос» философов, и «чудные грезы» поэтов с позиции традиционной логики – всего лишь их личные переживания. Однако плоды собственного или чужого воображения часто «домысливаются» способом интерпретирования, т. е. проецированием данного вида неопределенности на свой внутренний мир – личную систему морально-этических ценностей и социальных установок. Принципиальное отличие бреда от сновидения состоит в том, что пробуждение от магии поэтического слова обнаруживает его иллюзорность и возвращение к прозаической реальности происходит без каких-либо последствий, а псевдонаучное сумасшествие не ведает естественного пробуждения. В данном контексте промежуточной ступенью следует считать галлюцинации – видения мистика в состоянии транса или мираж истощенного зноем и жаждой путешественника. Речь идет, разумеется, не о психофизиологической (медицинской) сущности этих явлений, а об их отношении к научному знанию. Известно, что в рационалистически ориентированных типах культуры всякого рода спиритуалистические проявления сознания осмеивались. Распространенность в той или иной культуре ворожбы, гаданий и предсказаний судьбы – показатель ее повышенной «психической температуры», степени ее неопределенности как деятельностно-когнитивной системы.
Чем выше человек поднимался по эволюционной лестнице, тем насущнее для него становилась проблема первичного моделирования будущей реальности до того, как он ее воплотит в события и артефакты. Если паук, пчела, муравей и другие представители животного мира всегда поступают при решении естественной для них задачи (поиск пищи, продолжение рода, строительство убежища и т. д.) так, как это заложено в их генетическом коде, то человек, прежде чем приступить к удовлетворению любой своей потребности, всегда представляет все или почти все свои основные будущие действия в уме, т. е. создает проект. Если воображение играет роль некоего предвосхищения, предвкушения или, наоборот, ужаса от предполагаемых результатов будущей реальности, то мышление, если перед ним задача поставлена, ищет алгоритм (логическую цепочку), следуя которому то или иное будущее возможно сделать настоящим или, напротив, избежать его. Чтобы решить поставленную задачу, мышление может пойти двумя путями: детерминистским или вероятностным. В первом случае каждому логическому шагу противопоставляется его отрицание, и следующий шаг делается только в случае успешной реализации предыдущего, когда отрицание не потребовалось. Во втором случае благоприятное событие будущего, так или иначе, оценивается или рассчитывается по теории вероятностей, и на основании полученного результата принимается или отменяется решение. В любом из этих способов, как видим, действует одна и та же логика: только в первом случае закон противоречия представляется соотношением 50: 50; во втором это соотношение может быть другим, вплоть до полного исключения неопределенности.
Как отмечают многие исследователи когнитивной деятельности, решающую роль в социальной эволюции человека сыграло создание и «совершенствование орудий труда и быта», необходимых для более эффективного взаимодействия с окружающей средой, т. е. первая «технико-технологическая революция на родоисторическом пути развития человечества»[7]
. С развитием же сознания человека на передний план выступает так называемый «вербальный реализм»[8], т. е. миф как своеобразная языковая модель, которая отождествляет образ предмета с самим предметом путем присвоения ему «имени»; для этого типа сознания образ вещи или понятие о вещах или отношениях и их бытие неразличимы, а наименование вещи не только приравнивается самой вещи, но выражает ее более совершенное, или даже сакральное бытие. Первобытный человек сакрализовал природу, видя в слове средство приобретения власти над окружающим миром, и овладение для него словом, обозначающим ту или иную вещь, становилось важнее того, что оно обозначало. Магическую силу слов, «которые останавливают возмущенное море, взволнованные реки», прославляли выдающиеся поэты древности Гомер и Овидий, а плеяда российских философов-идеалистов начала ХХ в. в рамках этих представлений проводила «филологические имеславческие исследования».