Реальность сердца

— Прокляну, — пообещала Шаннай. Пятеро поганцев, конечно, не поверили.

За горами Неверна, за рекой, которую на одном берегу звали Эллау, а на другом — Элаад, у литидов, хоть и говорили на том же языке, что и везде, хоть и забыли про древние письмена, что вырубали их предки на камне, и не могли уже различить значения рун, но не преследовали тех, кто помнил былое. Там Шаннай и пятеро учеников нашли приют. В рыбацкой деревне на побережье Северного моря на счету были каждые руки, способные тащить сеть и вязать узлы, а если уж чужаки еще и умеют лечить хвори, боли в суставах да хрипы в легких, что каждую зиму терзали рыбаков — то никому нет никакого дела, куда они ходят вечерами. Здесь вообще не любили смотреть ни в чужой дом, ни в чужой поясной кошель, а самых любопытных окорачивали свои же. Под низким северным небом, вечно серым и хмурым, жили такие же хмурые и неразговорчивые люди, и каждый второй был отмечен видимой для глаза Шаннай и ее учеников печатью серебра Господня. Литиды были потомками первого племени, сотворенного им. Когда-то племени, жившему долго и обильно плодившемуся, стало тесно на Сеорийской равнине, в алонских предгорьях, и они ушли жить через реку, оторвались от собратьев и завели свой обычай. Ходила же Шаннай со своими учениками не слишком далеко — на холм, одиноко торчавший посреди белых песчаных дюн. Там по-прежнему высились руины древнего храма. Каменные грубо обтесанные глыбы уже поросли мхом, трудно было различить, как они раньше складывались, образуя толстые стены и невысокий свод, а алтарь, некогда занимавший середину храма, вывернули из земли и скинули вниз с холма. Деревенские говорили, что сделали это пришлые, чужаки с островов, что лежали южнее пролива. Возглавляемые епископом воины разрушили храм, выкопали алтарный камень и даже хотели увезти его с собой, но потом решили не отягощать лошадей, и попросту столкнули его вниз, в сторону моря, понадеявшись, что черный алтарный камень сам скатится до воды — а он не стал.

Тому минуло уже лет двести, и о разрушении храма в деревне помнили едва-едва, не таили обиды на чужаков. Все деревенские были приняты в лоно Церкви Сотворивших, но вспоминали о том, кажется, раз в год. До ближайшей часовни был день пути, и крестьяне не слишком-то утруждали себя походами в нее, особенно осенью и зимой, когда ледяной хлесткий ветер грозил заморозить на месте любого дурака, опрометчиво оказавшегося на открытом пространстве. Сидя с учениками вокруг алтаря, Шаннай мечтала о том, как они восстановят храм Господа. Вернут на место священный камень, возведут стены и смогут отправлять старые обряды. Смешно, но в этой деревушке о древних ритуалах помнили больше, чем в Шамии. Местные путали обряды Церкви Сотворивших с обрядами Господа, и без помощи священника едва были способны разобраться, что откуда пошло. Шаннай этому радовалась, без устали расспрашивая старых рыбаков о старых обычаях. Слово к слову, строка к строке, заполнялись последние чистые листы в ее единственной книге, листы пергамента, предназначенные для новых рецептов травяных составов и мазей.

— Старые боги оставили нас, — говорил старик, пригревшийся у камней очага. После того, как Шаннай вылечила ему суставную хворь, мешавшую плести сети, он стал поразговорчивей, чем до того. — Ушли, отвернулись. Пришли новые боги, сильные. Все равно как замок на севере — кто его только не захватывал, пока конниг Ильдинг не сел там со своей дружиной…

— А что за старые боги, дедушка Хольв? — Шаннай брала мозолистую руку старика, изломанную болезнью, втирала горячую мазь в распухшие суставы. — Какие они были?

— Жадные, — подумав, сказал дед. — Чтобы хоть что-то попросить, надо было многое делать. На каждый срок свое. Чтоб тепло было, чтоб шторм не буянил, чтоб косяк на север не ушел. Все просить приходилось…

— Как просить?

— Говорят, по-разному. Петь, хвалить, а то своими руками личину вырезать и к ней приносить… всякое, — поджал губы Хольв. — Бывало, что скотину резали, птицу, когда помельче что, а то и случалось… Еще вот травы собирали, на юге, в горах. Особенные, говорят, травы. Кто выпьет, тот богов увидит и говорить с ними сможет. Но кто часто пьет, тот недолго живет.

— Что ж за трава такая чудная, дедушка Хольв?

— Да кто ж помнит-то, не надо оно уже. Тебе, конечно, то занятно, ты ж травница… а спроси Эльву, она меня годков на десять постарше, может, припомнит? Когда Шаннай поняла, что в этой деревне они больше ничего не узнают, с ней ушло трое. Редига и Хелига остались — собирались выйти замуж за рыбаков.