Реальность сердца

— Нет, — онемевшими губами едва вымолвила Кларисса, — негоже вам жениться на шлюхе, да еще и бесплодной… В горле стоял сухой тяжелый ком, но она должна была договорить, объясниться раз и навсегда. Пусть с каждым словом сердце билось все тише, грозилось и вовсе замереть… Хельги же слушал — удивленно, не понимая, наверное; и казалось, что догорает в руке свеча. Тяжелая рука закрыла ей рот. Герцог Гоэллон неслышно — так, что даже она, выученная, вышколенная различать и сквозь сон мельчайшие оттенки звуков, не заметила — подошел сзади. Гоэллон, отправивший ее в Веркем, и сказавший — «надеюсь увидеть вас вновь, но надежда эта, Кларисса, увы, призрачна…», Гоэллон, заставивший короля устроить всю эту церемонию награждения — пощечину Тамеру и публичную демонстрацию того, как Собрана благодарит за верную службу, ухитрился слегка поклониться, по-прежнему зажимая ей рот; женщина была ему едва ли не до локтя, так что трудностей не возникло.

— Простите мое вмешательство, господин Эйма, но я не могу позволить этой даме совершить самую чудовищную глупость в своей жизни. Кларисса, считайте это последним моим приказом. Ответьте так, как велит вам сердце, а не разум — он вам сегодня явно отказывает… Хельги покачал головой, глядя герцогу вслед, и еще раз с надеждой повернулся к Клариссе.

— Да, — сказала она шепотом, — да, да… С тех пор прошло два года, и первую молитву Матери Кларисса возносила за мужа, а вторую — за герцога Гоэллона. Она ни минуты не жалела о том, что выполнила «последний приказ». Муж, дочь, пусть и приемная — и любовь, столько любви, что она никогда и мечтать не могла… …но первая летняя девятина напомнила о том, что пора отдавать долги. Герцогу Гоэллону, Собране, королевской династии. Всем тем, кто подарил ей два года настоящего счастья. Сны терзали ее, темные, тревожные сны, вгрызавшиеся в разум клещами, сны требовали действовать, вспомнить все, чему ее учили — и встать, отрясая с ладоней ленивый сонный уют дома в Убли, где они укрылись от беззакония къельского восстания, от ненависти последователей Алви-Освободителя. Старуха Алларэ сумела распознать смысл видений.

— Ты нужна в столице. Ты поймешь, что делать, — седая горбоносая женщина повернула голову к окну, принюхалась. — Завтрашние вести подскажут. Ведьма, учившая не только ее, но и герцога Гоэллона, не ошиблась — как всегда. Гонец, прибывший наутро из замка Алларэ, рассказал много новостей. Очень много. Кларисса вздохнула, написала письмо, и, не дожидаясь ответа, велела слугам собирать вещи. Приглашение настигло ее уже в дороге. Двумя днями позже она под руку с супругом поднималась по ступеням королевского дворца. Все уничтоженное пожаром крыло стояло в лесах, строительство шло на диво быстро — уже возводили второй этаж. Ханна, как и подобает благовоспитанной дочери владетеля, шла на шаг позади отца. До сих пор пахло гарью. Гарью, отчаянием, страхом и ненавистью пропахла вся столица. Совсем иной запомнила ее Кларисса, уезжая два года назад: светлым, просторным, чистым городом, залитым небесным светом. После пожара трехсотлетней давности короли Собраны бдительно следили за тем, чтобы столица не превратилась в новое скопление тесно прилепленных к друг другу лачуг и каменных склепов, в путаницу дворов и сараев, кривых проулков и грязных канав. «Шесть шагов от стены дома до забора или живой изгороди, улицы — не уже трех конских крупов» — гласил указ, и правила эти неукоснительно исполнялись. Только никакие правила не могли выветрить из Собры запах страха и ненависти. Дерзкое — и по-прежнему не наказанное — убийство короля, самозваный регент, чьи полномочия так и не были подтверждены на заседании Ассамблеи: заседание попросту не состоялось. Несовершеннолетний король сам себе назначил регента вопреки закону. Сам по себе сомнительный новый король, разрушенный собор и «погибший в давке» прежний королевский совет… слишком много всего, чтобы город продолжал жить и радоваться. Зловещая тишина на мягких кошачьих лапах кралась по улицам. Столица выжидала — так ждет своего часа склянка с гремучей ртутью, чтобы рвануть, уничтожая все вокруг.