— Я считаю необходимым, — рассуждал Эйк, плавно поводя рукой; лиловое кружево для манжет, должно быть, плели на заказ, — арестовать два десятка офицеров в полках городской стражи. Есть все основания считать, что они потворствуют оскорбительным выступлениям горожан, а, может быть, и напрямую в них участвуют.
— Алларских и эллонских полках? — уточнил регент.
— Именно.
— Считаю это преждевременным. Через пару седмиц это будет разумно, но не сейчас. Собирайте сведения, записывайте показания. Араон лениво кивнул. Здесь от него тоже мало что зависело. Все решал герцог Скоринг, а присутствие короля было лишь данью обычаю. Обычаю, который в одночасье стал пустой формальностью. Смысл распоряжений регента король прекрасно понимал: каждый день затишья играет на руку власти. Люди постепенно привыкают к бездействию герцога Алларэ и его присных, к порядку на улицах, к нововведениям, которые называли теперь «реформами», а Араона — королем-реформатором. Большинству тех, кто впервые произносил подобные слова, платил Ян-Петер Эйк, но слова, брошенные в котел города, помаленьку меняли вкус похлебки. Король потер ухо, натертое венцом. В последнюю седмицу ему казалось, что он разделен надвое. Дневная половина была вялой, но спокойной. Она присутствовала на советах, выслушивала доклады, кивала, соглашаясь с регентом и вообще не слишком беспокоилась по пустякам. Ночная боялась не только каждой тени, но и себя самой. Раз начав пить вино, юноша уже не мог остановиться. Один, другой, третий кувшин — пока не придет тяжелый сон, нашпигованный кошмарами, как грудинка чесноком. С ранними сумерками приходила тревога. Сперва едва заметная, словно первая тень, она скользила по спине. Будто бы по углам свили крыло летучие мыши, и то и дело пролетали по комнате, задевая крыльями затылок. Потом страх выпускал когти, оборачивался дикой рысью. В детстве, в поместье Энор, Араон играл с ручным рысенком — их нередко держали в качестве домашних животных. Потом рысь выросла и на следующий год не узнала мальчика, обшипела и едва не разодрала лицо когтями, когда будущий король попытался ее погладить. Рысь в тот же день убрали прочь, но горькое разочарование предательством остроухой твари осталось надолго. Теперь за ним по пятам ходила другая рысь, крупнее и еще злее. Чтобы избавиться от навязчивой мысли о ее клыках и когтях, приходилось пить вино. Наутро болела голова и тошнило, а приходилось подниматься, терпеть примочки на лице и прочие дурацкие хлопоты, надевать тяжелые парадные наряды и принимать у себя придворных. Днем ночные страхи казались глупостью, мелочью, с которой легко справиться, а тяготы королевских обязанностей удручали куда сильнее. Королевская власть оказалась тяжким бременем. Временами Араон думал о том, что Элграсу сильно повезло, когда самозванец узурпировал престол. Теперь этот противный мальчишка может позволить себе развлекаться, как угодно, а юноша вынужден выслушивать доклады и подписывать указы, в которых ни рыбьего хвоста не понимает… Араон начал догадываться о том, что его прежние мечты о власти не имели никакого отношения к истинному положению дел.
Возлюбленная супруга Рене Алларэ никогда не умела писать толковые письма. Она вообще писем писать не умела, хотя грамоте обучена была ничуть не хуже прочих девиц из благородных семейств. Однако ж, собственноручно начертанные ей послания были так бестолковы, что сама Кари смеялась, когда их перечитывала; а ворох сведений, тщательно приведенный в порядок секретарем, тоже связностью и последовательностью не блистал.