Реальность сердца

Сегодня он не постился, а потому собирался встать, когда слуга принесет завтрак. Вместо этого он проснулся уже к полудню и, раздосадованный своей слабостью, не сразу отметил, что обеденный стол в комнате пуст. Слуга не приходил, хотя время уже было поздним даже для завтрака. В окно, забранное витиеватой кованной решеткой, лился яркий теплый свет. Казалось, нагретые каменные плиты нежились и едва слышно мурлыкали, словно пригревшаяся кошка. Жан полюбовался игрой пылинок в небесном свете, потом, вздохнув, слез с постели и отправился за ширму в углу, где долго умывал лицо и обтирался неприятно теплой, нагревшейся за утро водой. Она не помогала проснуться и взбодриться, напротив, заставляла мечтать о купании в ласковом летнем море, о долгом сне на берегу. Монах возмущенно фыркнул на бадью-искусительницу. По воде пошли смешные игрушечные круги. Только после умывания до него дошло, что уже полдень, но ни завтрака, ни братьев не наблюдается. Жан накинул рясу и отправился к двери, толкнул ее — и ничего не произошло. Двери в замке Бру делали на совесть, толщиной в ладонь, но едва ли петли за ночь заржавели, или Жан так ослаб от слишком долгого сна. Монах в некотором недоумении еще раз, посильнее, толкнул ручку. Тщетно. Надлежало сделать вывод, что некто воспользовался засовом снаружи. Засов этот, точнее, скобы для него, давно тревожили брата Жана, и он уж собирался их вовсе открутить от двери — зачем же искушать какого-нибудь шутника, которому покажется смешным просунуть в них крепкую доску? — но так и не открутил. И вот — достойное наказание за леность. Жан постучал, потом прислушался. За дверью было тихо — ни шагов, ни голосов. Покои его спутников находились за углом, толстая стена не позволила бы подать сигнал. Монах подошел к окну и попытался выглянуть сквозь решетку, но она не давала просунуть голову наружу; точнее, туда голова бы прошла, а вот вытащить ее обратно было бы весьма затруднительно. Оказаться в плену у решетки и кричать «я тут застрял, освободите меня!» Жану не хотелось. Прямо скажем, это было не то положение, в котором позволит оказаться себе брат Ордена Блюдущих Чистоту, желающий взыскать уважения окружающих. Из окна были видны краешек внутреннего двора, крепостная стена и угол башни. Увидеть двор целиком мешала все та же решетка. Изящно выкованные тюльпаны прижимались друг к другу округлыми боками, образуя вполне надежное препятствие. Жан на всякий случай посмотрел на крепление решетки. По четыре здоровенных стержня — каждый в палец толщиной — по бокам, два поверху, два понизу. Итого двенадцать болтов. Не вырвешь при всем желании, даже если долго и усердно бить по решетке тяжелым табуретом; даже если швырнуть стол. Выдержит. Второй этаж замка, стоявшего на высоком фундаменте — не та высота, с которой станешь прыгать с радостью, но если зацепиться руками за подоконник, то получится почти первый… внизу, правда, брусчатка; хотя если постараться, можно приземлиться, не отбив себе ноги. Вот только решетка надежно защищает от риска, с которым сопряжена подобная попытка. Дверь не выбьешь. Здесь не хватит и силы брата Вильгельма, который в качестве упражнений жонглировал парой бревен… разве что дать краснолицему бывшему сержанту то самое бревно. Чего-то подобного брат Жан ожидал уже давно; ожидал — и все же позволил застать себя врасплох. Брат Вильгельм уже не раз предлагал дежурить у спальни попеременно с братом Томасом, но хозяйка обиделась бы на столь явно выказанное недоверие. Огорчать госпожу баронессу монах не хотел и запретил своим спутникам даже думать о чем-то подобном. Ни один обитатель замка Бру не позволил себе ни дурного слова, ни косого взгляда, к которым члены Ордена давно уже привыкли и не обращали бы внимания, но здесь к ним относились с вежливым почтением и даже без суеверного страха. Пожалуй, даже слишком гостеприимно: брат-расследователь устал объяснять поварихам, почему не нужно подкладывать ему куски пожирнее и побольше, а служанкам — что его благословение не поможет им ни удачно выйти замуж, ни родить здорового ребенка.