Реанимация чувств

– Вот что, Палыч, – сказал, торопясь, Барашков. – У меня больной сейчас уже спит. Ты подожди полтора часа. Или еще раз сам посмотри этого алкоголика. Тут ребята минут за пятьдесят с язвой управятся, я выведу больного из наркоза и подойду. Алкаш этот не помрет за полтора часа. Он более-менее стабильный.

– Где стабильный-то? – загудел в трубку Валерий Павлович. – Давление у него падает! Только выправишь, оно опять вниз!

– Ну что я сделаю, Палыч? – заорал в трубку Барашков. – Смотрите там сами! Меня хирурги ждут, не отменять же операцию! В конце концов, в следующий раз пусть пьет поменьше! – И в сердцах бросил трубку.

Хирурги, уже успевшие намазать больному живот смесью йода и спирта и ограничить операционное поле стерильными простынями, ядовито поинтересовались, будут ли они сегодня оперировать или им тоже пока лечь поспать. Барашков выматерился про себя, подошел к больному сзади, набрал в грудь побольше воздуху, чтобы сосредоточиться, медленно выдохнул, наклонился, одной рукой взял ларингоскоп, а другой – больного за челюсть и открыл ему рот. Через тридцать секунд аппарат искусственного дыхания был подключен, еще через минуту был сделан первый разрез. Время операции пошло.

А Валерий Павлович после разговора с Барашковым только крякнул, вернулся к алкоголику в мужскую палату, посмотрел зрачки, отследил давление, пульс, биохимические показатели крови. Процент алкоголя в крови снижался – медленно, но снижался. Конечно, первоначальные цифры были такие, что могли свалить и слона. Валерий Павлович пожал плечами, еще раз посмотрел снимки черепа, проверил состав вливаемых жидкостей и перешел к следующему больному.

Следующий больной был мужчина после инфаркта. Он-то как раз казался более или менее в порядке. «Скорая» привезла его из дома, он был весьма приличный человек, работающий и семейный, далекий от медицины. Происходящее шокировало его не меньше, чем сознание, что у него, сравнительно нестарого еще человека, случился инфаркт. Больной этот никогда не смотрел по телевизору сериал «Скорая помощь» и соответствующей психологической подготовки не имел. Зрелище в палате для нормального человека, конечно, не относилось к разряду приятных. Слева лежал без сознания небритый и грязный алкаш, доставленный прямо из канавы, и инфарктнику иногда казалось, что в спутанных волосах соседа кто-то шевелится. А справа оказался тонкий, почти невесомый, с кожей серо-буроватого оттенка человек кавказской внешности. На вид молодой, беспокойный, постоянно ругающийся по-русски и весь утыканный трубками капельниц. По одной трубке в его зеленоватые вены текла кровь, по другой – какая-то прозрачная жидкость.

Чтобы не смотреть на соседей по палате, больной с инфарктом разглядывал небо за окном, серый тополь и ужасно скучал. Как большинство мужчин его возраста, он не умел правильно оценить тяжесть своего состояния и потому несказанно обрадовался, что скоро его переведут в обычную палату. Во-первых, он думал, что опасность уже миновала, а во-вторых, соскучился по жене, ему было холодно лежать голому под тонкой простыней и хотелось горячего чаю и супу.

– Заполню историю болезни, и поедете в кардиологию! – сказал Валерий Павлович.

– Спасибо, доктор! Вы – царь и бог!

– Я выпишу пропуск жене, чтобы пришла повидаться.

– А выпить рюмочку?

– Ни в коем случае. Пока не стоит. Всего хорошего! – Они пожали друг другу руки, причем Чистяков отметил, что рукопожатие больного было еще очень слабым. Валерий Павлович подумал, что неплохо было бы оставить его еще хоть на сутки, но следовало освободить койку для послеоперационных больных и еще одну на всякий случай на ночь.

Внимание доктора переключилось на кавказца.

– Как дела? – наклонившись к нему, прогудел Чистяков.

– Сделай укол! Укол сделай! Не могу терпеть! – Лицо больного было похоже на маску, искаженную гримасой страдания.

– Нельзя пока, потерпи! Укол тебе сделали час назад. Больше нельзя, будет передозировка. Сделаю укол перед перевязкой. Хирурги освободятся, придут. Тогда и сделаю укол. Он быстро подействует. А пока терпи. – Валерий Павлович постарался сказать это так мягко, как мог. В ответ раздались ругательства.

– Укол жалко сделать! Только деньги надо давать! Я заплачу за укол! Сделай, терпеть не могу! Больно!

– Не жалко мне, а нельзя! – стал недовольно рокотать Чистяков. Невольно он подумал, что больной только кажется очень молодым из-за крайней худобы и лица, обтянутого кожей. А вообще-то ему, наверное, лет двадцать девять. Валерий Павлович заглянул в историю болезни. В графе «возраст» стояло «двадцать два». Он наклонился с трубочкой послушать легкие и внимательно посмотрел на кавказца.

– Что смотришь… – скривился тот. – Ты лечи, что просто так смотреть!