Реанимация

Виктора сняли через год. В особой высотной атмосфере тело мумифицировалось, и лицо совершенно не изменилось. Похоронили на окраине Москвы, в Братцево, недалеко от Тушинского аэродрома, где он провел самые счастливые, звездные часы своей жизни.

Люда достойно перенесла этот удар. Ходила на работу, обследовала спортсменов, растила дочку. Спортивное ведомство устроило ей приличную квартиру около работы. Головные боли больше не тревожили, однако обоняние так и не восстановилось. Про обаяние она больше не упоминала, но за собой следила, делала макияж, обильно душилась. Вкусными духами от нее пахло за десять метров. «Самцов привлекаю, но все попадаются редкостные идиоты. Мне таких даром не надо, не годны ни на что».

Потом как-то резко затосковала, взяла отпуск и с дочкой уехала в Киев, к родителям. Осмотрелась и решила остаться. Атмосфера там ей показалась гораздо теплей, чем в Москве. Во всех смыслах. Приезжала прощаться.

Парашют в этот раз удачно раскрылся. Она приземлилась.

Пункция

Его звали Волей. Не Валей, а Волей. Воля Гиршин. Правда, по паспорту он числился как Вольт Григорьевич. У него папа был учителем физики и очень уважал великих предшественников. А заодно единицы измерения физических величин — ампер, джоуль, ом. Сына назвал Вольтом — «напряжение тока». И не ошибся. Воля напряженно любил женщин. Он их любил многогранно, объемно, всецело. Как Королев был влюблен в ракеты, Пеле — в футбольный мяч, а Флеминг — в пенициллин, так он любил женщин. Как таковых. Профессионально любил. Такие особи редко встречаются, но женщины их чувствуют мгновенно и отдаются без колебаний. Почти.

Но в одном случае даже он растерялся. Дело было в приличной общаге для врачей, приехавших на повышение квалификации. Он там часто кантовался. Потому что сам был врачом. Как прилетит из Караганды, а позже из Новосибирска на семинар или симпозиум, так сразу там поселялся. Настоящий цветник. Доктора и, главное, докторицы, вырвавшись из домашнего и больничного хомута, скинув с шеи кучу нудных обязанностей: дежурств, политзанятий, воспитания детей, охламона мужа — расцветали как розы, орошенные утренней росой.

В тот раз он молниеносно познакомился с миловидной, но на вид очень строгой докторшей. Он даже не успел спросить про ее специальность, место жительства и, кажется, имя. Она только глянула строго сквозь очки в тонкой золоченой оправе и сразу пошла в его номер. На ней было строгое синее платье с благонравным отложным воротничком, туфли-лодочки и маленькие сережки с топазиками. Волосы аккуратно заколоты гребнем сзади, показывая очень симпатичную шейку.

Он по привычке заливался соловьем, а она молча сняла платье, повесила в шкаф на плечики, комбинашку сложила вчетверо, очки осторожно устроила на тумбочку и распустила чудные густые волосы. Готова. Воля стал быстро раздеваться, но она целомудренно даже не смотрела в его сторону. Потом, когда он забрался под одеяло, она как-то напряженно замерла и вдруг выхватила из-под головы подушку, изогнулась дугой и, страстно заорав, выбросила подушку в окно. Только крепкие ее груди вздрогнули. Дело было летом, окна открыты. Воля, услышав, что подушка шлепнулась на козырек входа, слегка удивился такому страстному началу. Но положение обязывало, и он старался соответствовать своему напряженному имени. Потом Воля жаловался, что какая-то тревожная мыслишка его буравила. И не напрасно. Вскоре раздался деликатный стук в дверь, и голос коменданта, известного своей «голубизной», спросил: «Это не ваша подушечка из окна свалилась? Что-то она далеконько отлетела!» И хихикнул. Видно, Волины гормоны и на него действовали. Они очень чуткие, эти «голубые». Но Воля ими не интересовался и сдавленным голосом, не прерывая увлекательного процесса, прохрипел: «Она тут лишняя».

Комендант на цыпочках благоговейно удалился, и через час вся общага обсуждала не только летающие тарелки (тогда они занимали ученые умы), но и летающие подушки. Популярность Воли так возросла, что, когда он шел утром по коридору, люди, побросав кефир, выглядывали из буфета. Женщины с живым интересом, а мужики — с плохо скрытой завистью. Пришлось переехать к брату в коммуналку. В Банный переулок. Хорошее было время!

Человек он был легкий, необременительный. На какую-то серьезную любовь не претендовал, но и сам ее никому не давал. Так уж был устроен. Свою жену (она успешно делала вид, что ничего не знает) и детей опекал по-настоящему. Но они как бы находились в другом измерении, ином пространстве. Семья — в одном участке его души, сердца, головы, а женщины — в абсолютно другом, не соприкасаемом с первым. У него в округе были две или три постоянные любовницы.

Он их подбирал по именам: чтобы были одинаковыми, а главное — совпадали с именем жены. Таким образом, исключались все оговорки и накладки. А то бахнешь в порыве страсти не то имя — она может обидеться, насторожиться, будет задавать вопросы. Ему это надо? Так он умело все устроил и жил припеваючи.