Ребята и зверята

Мы так привыкли всем делиться с Чубаркой, что совали ему, не разбирая, все что ни попало. Как-то Юля ела котлетку. Чубарка потянулся к ней. Юля отломила половинку и дала. Он съел с большим удовольствием и стал искать еще.

А другой раз на прогулке. Мы уже собирались домой и приканчивали оставшийся провиант, чтобы не тащить его обратно. Все были сыты доотвала, а еще оставался хлеб и бутылка молока. Хлеб отдали собаке, а молоко вылили в клеенчатую Юлину шляпу и шутя предложили Чубарому.

Он выпил все до капли и аппетитно закусил краюшкой хлеба.

Понятно, что после этого мы часто удивляли старших своими разговорами о том, что лошади питаются молоком и котлетами.

— Откуда вы это берете?

— От Чубарки от нашего. Он все это с удовольствием ест.

Мы забирались на кручи, в самую отчаянную глушь, и всегда у нас была твердая уверенность, что Чубарый вывезет. Случалось нам заблудиться. Тогда мы бросали поводья, и он сам находил дорогу.

Мне запомнилось, как мы ездили в Михайловку за картошкой.

Село стояло на горе, и подъем к нему был очень крутой.

Как раз за день перед тем прошел снег с дождем, потом ударил мороз, и была страшная гололедица.

Перед нами ехало еще трое саней, но все они замялись перед подъемом. Лошади наотрез отказывались итти. Делали несколько шагов в гору и потом пятили сани назад.

Мы выскочили вперед:

— А ну-ка, Чубарик!

С торжеством мы увидели, что Чубарый послушно и сильно влег в хомут.

Начали подниматься.

С первых шагов стало ясно, что мы сделали безобразную глупость.

По горе еще вчера сбегала вода, а сегодня она застыла ледяной корой. Подъем был невозможно трудный.

Чубарый беспрестанно скользил.

Дорога шла узкой лентой. Справа стена, слева обрыв. Назад теперь уже не повернуть. Хочешь не хочешь, а приходилось взбираться. Снизу нам что-то кричали, но мы ничего не слышали, не понимали и только со страхом глядели на Чубарку.

Он карабкался, падал… И опять карабкался из последних сил.

Скоро конец.

На хребте показались люди.

В это время Чубарый упал на колени.

— Ну, ну, ну, Чубаренький! — взмолилась Соня, сжимая руками передок саней.

Чубарый, тяжело дыша, пополз на коленях.

А сверху уже бежали крестьяне. Один подхватил его под уздцы. Другой подпрягся к оглобле, третий толкал сани сзади.

— Эээй-эй! — кричали они разом. — Натужься, родной.

Мы выбрались наверх и стояли, не веря глазам.

— Ну, лошадь! — раздалось вокруг. — Вот это конь! Этот не выдаст. На коленях доползет.

Мы опомнились и с благодарностью обернулись. Чубарый стоял в кольце мужиков. Дрожащую переднюю ногу он выставил вперед и на нее склонил усталую, взмыленную голову. Бока у него мучительно вздымались. Меня точно кольнуло.

— Дышит как… И все из-за нас, подлецов…

Вскоре после этого Чубарый начал прихварывать.

Однажды, придя в конюшню, мы увидели, что он лежит. А в яслях — нетронутое сено.

— Чубарёнький! Что с тобой? Уж не заболел ли ты вправду? Мы сильно встревожились. Но решили подождать до обеда. Дома в это время были какие-то неприятности, и, когда Соня стала говорить про Чубарого, отец с матерью ответили:

— Не до вас сейчас, не приставайте.

Чубарый пролежал до самого вечера.

На ночь мы укрыли его попоной, напоили теплой водой и придвинули к нему сено.

Пил он охотно, а к сену совсем не притронулся.

Вечером у нас был совет.

А на рассвете я и Соня пешком отправились в город к ветеринарному врачу.

До города было далеко.

Мороз стоял крепкий. Лица у нас налились краской, на ресницах повисли снежные звездочки, а кончики пальцев немилосердно щипало. Но мы как-то не замечали ни мороза, ни усталости. Мы шли, молчали и под монотонный визг и хруст снега думали о больном Чубарке.

Врач был дома. Он расположился около самовара с горячими лепешками и сметаной и был в прекрасном настроении.

— А, амазонки! — закричал он при виде нас. — Давайте-ка вместе разделаемся с этими лепешками.

— Спасибо. Мы не за этим.

Мы поздоровались и в волнении остановились у стенки.

От теплой комнаты меня стало знобить. А у Сони глаза и нос блестели сильней медного самовара.

— Ну, я вижу, у вас что-то случилось. Рассказывайте.

— Чубарый заболел.

— Да ну! Что же с ним такое?

Мы рассказали все, что успели заметить: он не встает, совсем не ест. А ведь он не очень здоровый. Ведь он был в леднике, и теперь у него только одно легкое…

— Та-ак. Ну, вы хорошо сделали, что прибежали сейчас же ко мне. Мы, может, его еще поправим. Я приеду, девочки. Непременно приеду, только попозже, к вечеру.

— К вечеру? А если он… а сейчас вы не могли бы? Дома у нас там… ссорятся. Денег им все нехватает. А что лошадь заболела, до этого никому дела нет. Хоть умри — не обратят внимания.

Соня незаметно протянула ко мне свою руку: нет ли у меня с собою носового платка?

Я пошарила в кармане: нету. Забыла тоже. Тогда она просто смахнула около носа рукой и небрежно сказала:

— Тут мухи у вас…

Доктор взглянул на нее исподлобья и опять улыбнулся:

— Ну-ну, не надо плакать…

Мы сразу повеселели: теперь он наверное поедет. И правда, он стал распоряжаться:

— Жена, погрей-ка моих гостей чаем, а я пойду разыщу валенки и соберу лекарства.