Ребята с улицы Никольской

Сначала Герта, а после и Глеб рассказали, как обстояло дело. Левкина мать, пока они говорили, возмущенно пожимала плечами и отпускала всякие замечания вроде: «по себе людей не судят», «нечего верить нахальной девчонке», «ложь!», «клевета на Леву».

— Вот видите, гражданка Юркова, — сказал Александр Егорович, выслушав Герту и Глеба, — чья первоначальная вина. Хотя я и Пиньжакова не защищаю: он превысил свои полномочия.

— Меня это не касается! — надменно заявила Ганна Авдеевна. — Важно то, что Леву избили, а Лева пальцем никого не тронул.

— Левка таскал Герту за косы! — воскликнул Глеб.

— И меня мальчишки в детстве таскали за косы, — ответила Левкина мать. — И, как видишь, жива. А ты хулиган! Я еще с твоим отцом разговаривать буду. Примите меры, гражданин заведующий, оградите хороших детей от плохих! Не сделаете — заберу сына из вашей бандитской школы. Пошли, Лева! И напоминаю вам, граждане работники народного просвещения, как бы у вас Плавинская всех мальчишек в католичество не обратила! Лева, ты от Плавинской подальше держись!

И, опять тряхнув серьгами, Ганна Авдеевна, даже не попрощавшись, величественно поплыла из кабинета. Левка, оглядываясь то на заведующего, то на Галину Михайловну, засеменил вслед за матерью.

— Учти, Гринев, — спокойно сказал Александр Егорович, поглаживая лысину, — не будет тебя сегодня на уроках, запишем прогул и попадет твоя фамилия на черную доску прогульщиков. И на общешкольной линейке объявим.

— Не пугайте, гражданин заведующий! — ответила Ганна Авдеевна.

Но, мне показалось, голос ее при этом прозвучал не совсем уверенно. Видимо, черная доска и общешкольная линейка подействовали.

Как только за Левкой и его матерью захлопнулась дверь, Галина Михайловна поднялась со своего места.

— Дорогие и любимые ученики! Компрометируете вы меня на всю школу! Что это за история, Александр Егорович, с ксендзом?

— Я сам узнал про ксендза лишь от Юрковой, — пожал плечами заведующий. — Зачем ты, Сизых, был у ксендза?

— Герту провожал, — смущенно сказал я. — Защищать хотел на улице от Гринева. Вдруг Гринев нападет…

— Я, Глеб, понимаю твой порыв, — Александр Егорович, встав из-за стола, подсел к нам на скамейку: — Ты заступился за девочку, за товарища. Но, может, мы наведем в школе порядок и без применения физической силы?

— Получается, — с горечью усмехнулся Глеб, — что тебя могут бить, а ты…

— Нет, — ответил Александр Егорович. — Так не получается. Разве пионерский форпост терпит в школе прогулы, нарушение дисциплины? Санитарные посты сразу мобилизовали всех на борьбу за чистоту. Мы воюем с недостатками, не остаемся к ним равнодушными. За Герту ты правильно ударил Гринева! Говорю тебе по-мужски.

— Александр Егорович! — испугалась Галина Михайловна. — Чему вы учите учеников! Вы же педагог?

— Да, Галина Михайловна, педагог! Глеб поступил так, как подсказывала обстановка. Но не думай, Глеб, что я целиком оправдываю твои действия: Гринев — трус, ты сам в этом убедился, можно было и остановиться.

— Можно, Александр Егорович, можно, — согласился Глеб. — Но не стерпел я.

— Вот то-то, что не стерпел! А Гринева сейчас по-настоящему и пробрать нельзя: как-никак он жертва твоих кулаков. А ты, Георгий, — тут заведующий тронул меня за плечо, — о чем думал, когда ходил в дом ксендза? Вы же с Гертой даете повод для дурных разговоров. Слышали, надеюсь, как фантазировала Юркова?

Когда Левкина мать только заговорила «о дружбе с ксендзом», мне сразу стало ясно, что я зря не послушал тогда Герты. Теперь Ганна Авдеевна разнесет по всей Никольской улице сплетню: Плавинская обращает мальчишек в католичество. А сплетничать Левкина мать умела классически!

Для Глеба мой визит к ксендзу был, конечно, новостью. Он удивленно посматривал то на меня, то на Герту, то на Александра Егоровича. Ни я, ни Герта ничего об этом ни ему, ни Борису не сказали — постеснялись. Действительно, нелепо: два пионера в красных галстуках явились к католическому священнику. А нынче все выплыло наружу. Целых тридцать минут — всю большую перемену — мы просидели у заведующего в кабинете, отняли столько времени и у него, и у нашего групповода. Я чувствовал, как Александр Егорович старается раскрыть нам глаза на истинную сущность служителей культа, хотя мы и раньше знали многое из того, что он сказал сейчас. И мне просто стало неудобно за свой глупый поступок.

— Придется, Галина Михайловна, серьезно заняться антирелигиозной пропагандой, — сказал Александр Егорович, когда зазвенел звонок, извещая о конце перемены. — Путаница еще у многих учеников, недопонимание этого вопроса.

— Мало наши дорогие и любимые ученики антирелигиозной литературы читают, — сердито буркнула Галина Михайловна. — Но я сама завтра такие книги в класс принесу!..

Оказалось, что Левка никуда не сбежал, а сидел за своей партой.

— Католики пожаловали! — захихикали его друзья, увидя нас.

— Сизых! — крикнул Левка, опасливо кося глаза на Глеба. — Тебе папа римский индульгенцию прислал, все земные грехи прощает, даже в пионерах разрешает состоять.

Глеб повернулся в мою сторону:

— Видишь?