Речной бог

Когда начались роды, госпожа Лостра действовала с обычными для нее распорядительностью и апломбом. Я едва успел стряхнуть с себя остатки сна, вымыть руки в горячем вине и благословить инструменты в пламени горящей лампы, когда она застонала и довольно весело сказала:

– Посмотри-ка получше, Таита. По-моему, уже началось.

Я знал, что еще рано, но решил ублажить ее. Мне хватило одного взгляда, и я позвал рабынь:

– Поторопитесь, лентяйки! Приведите царских жен!

– Каких? – Первая служанка, отозвавшаяся на мой крик, вбежала в комнату, спотыкаясь и не успев стряхнуть с себя сон и как следует одеться.

– Всех! Каких угодно!

Ни один царевич не может унаследовать двойную корону Египта, если во время его рождения не будет свидетелей, которые официально подтвердят, что при родах не произошло подмены.

Царские жены появились в комнате как раз в тот момент, когда ребенок первый раз показался на этом свете. По телу госпожи моей прошла мощная судорога, и показалась макушка. Я с ужасом думал о том, что вот-вот появится сноп красно-золотых кудрей, но вместо этого увидел темную густую шерсть, похожую на мех бобра или нутрии. Только через много лет цвет волос царевича изменится и красный отблеск появится в черных локонах, которые засверкают, подобно полированным гранатам, отражая лучи солнца.

– Давай! – крикнул я госпоже. – Сильнее!

И она ответила яростным усилием. Молодые кости ее таза, еще не скованные грузом лет, расширились, чтобы пропустить ребенка, и путь его был очень хорошо смазан. Ребенок застал меня врасплох. Он вылетел наружу, как камень из пращи, – маленькое скользкое тельце чуть не вывалилось у меня из рук.

Не успел я толком ухватить его, как госпожа моя приподнялась на локте. Волосы ее прилипли к голове от пота, а лицо перекосилось от беспокойства.

– Мальчик? Говори! Говори!

Толпа царских жен, заполнившая комнату и стоявшая вокруг кровати, стала свидетелем первого действия, совершенного ребенком на этом свете. Из своего маленького членика, длиной меньше моего мизинца, царевич Мемнон, первый фараон этого имени, выпустил струю почти до потолка. Я оказался на пути этой теплой струи, и она промочила меня насквозь.

– Мальчик? – испуганно спросила госпожа, и десять голосов одновременно ответили ей:

– Мальчик! Да здравствует Мемнон, царственный наследник Египта!

Я потерял дар речи, и глаза мои защипало не только от царственной мочи, но и от слез радости и облегчения. А ребенок, набрав в легкие воздуха, сердито и яростно закричал в первый раз.

Он замахал ручками и стал пинаться так сильно, что я снова чуть не уронил его. Когда глаза мои прояснились, я увидел у себя в руках сильное стройное тельце, маленькую гордую головку и густые темные волосы на ней.

Я потерял счет, скольким детям помог появиться на свет, но весь опыт врача не мог подготовить меня к тому, что мне пришлось испытать. Вдруг почувствовал, как вся любовь и преданность, на которые я был способен, кристаллизовались в одном мгновении моей жизни. Пришло понимание: нечто, появившееся сейчас, останется со мной навсегда и будет крепнуть с каждым днем. Жизнь моя сделала еще один резкий поворот, и ничто не сможет заставить ее вернуться на прежнюю дорогу.

Когда я обрезал пуповину и купал ребенка, меня переполняло чувство почти благоговейного страха, какого я не испытывал ни в одном святилище многочисленных богов Египта. Глаза мои и сердце упивались видом этого совершенного маленького тельца и красного сморщенного личика с признаками силы, упрямства и мужества, видными так же ясно, как и на лице его настоящего отца.

Я положил младенца на руки матери. Когда он нашел набухший сосок и присосался к нему, как леопард впивается в горло газели, госпожа подняла на меня глаза. Я потерял дар речи, но никакие слова не смогли бы выразить наши чувства. Мы оба поняли это. Началось нечто удивительное и столь прекрасное, что никто из нас двоих еще не мог этого полностью осознать.

Я оставил ее одну радоваться сыну и отправился сообщить царю. Спешки не было, потому что весть о рождении давно дошла до него. Царские жены славились болтливостью. Он, наверное, уже шел в гарем.

Я помедлил в водном саду, внезапно охваченный ощущением нереальности происходящего, словно видел сон. Светало, и бог солнца Амон-Ра показал краешек своего пылающего диска над восточными холмами. Я шепотом вознес ему благодарную молитву. Пока стоял, подняв глаза к небу, стайка дворцовых голубей стала кружить над садом. Когда они поворачивали в воздухе, лучи солнца отражались на крыльях, сверкавших, как алмазы.

Затем высоко в небе, над кружащей стайкой, я увидел темную точку и даже на этом расстоянии тут же узнал ее. Это был дикий сокол, прилетевший из пустыни. Он сложил острые крылья и бросился вниз. Целился в главную птицу стайки, и полет его был смертельно точным и неумолимым. Сокол ударил голубя, перья взорвались в воздухе, как облачко бледного дыма, и бедная птица умерла. Обычно сокол, вцепившись в свою жертву, падает вместе с ней на землю.