Редберн: его первое плавание

Пол был мозаичным, с белоснежным и красновато-коричневым мрамором, и отражал шаги так, как будто все парижские катакомбы были под ним. У меня стало появляться ощущение, что в этой пустоте вещий звук показался бы вздохом отчаяния из подземелья, что вся эта великолепная обстановка вокруг меня осмеивала всё, что попадало на свет.

Дорожка была окрашена так, что обманывала взгляд на бесконечную колоннаду, и ряды колонн, отлитых из самой прекрасной скальолы10 с имитацией под разнообразный мрамор – изумрудно-зелёный и золотой, из Санто-Понса с серебряными прожилками, из Сиены с порфиром, – поддерживали великолепный расписанный потолок, выгнутый, как свод, и плотно сходящийся, как будто имитируя виноградник. Через всю восточную часть этой листвы вы могли увидеть тёмно-красный рассвет, который вёл когда-то юного Аполлона, гонящего лошадей подальше от солнца. Тут и там с рельефных сталактитов из виноградных ветвей свисали галактики газовых фонарей, чей живой и яркий свет был смягчён бледным кремовым фарфором сферы, испускающей вниз безмятежный серебряный поток света, как будто каждая фарфоровая сфера была луной, и эта великолепная квартира была залита лунным светом из сада Порции в Бельмонте, и нежные влюблённые Лоренцо и Джессика

11 скрывались где-то среди виноградных лоз.

За многочисленными мавританскими столами, стоящими на кариатидах в виде рабов в тюрбанах, сидели компании из джентльменов, перед которыми стояли пустеющие графины и узкие бокалы и лежали журналы и сигары.

Взад и вперёд сновали подобострастные официанты с чистейшими салфетками, наброшенными на предплечья, отвешивающие низкие поклоны и почтительно запинавшиеся каждый раз, когда они произносили слово.

В дальнем конце этих блестящих апартаментов стояла роскошная конструкция в виде башенки из красного дерева, частично встроенная в стену и сообщавшаяся с комнатами наверху. Позади находился очень красивый красный старик с белоснежными волосами и бакенбардами и в белоснежном жакете – он был похож на цветущее миндальное дерево – который, казалось, стоял, как вежливый часовой, охраняющий сцену, открывавшуюся перед ним, и именно он главным образом отдавал приказы официантам и с тихим приветствием получал серебро от гостей.

Наше появление заметили немногие, и оно не привлекло внимания, каждый присутствующий, казалось, чрезвычайно оживлялся, когда дело касалось его собственных проблем, а многочисленная группа собралась вокруг одного высокого джентльмена, с виду военного, который зачитывал из «Таймс» какие-то военные новости из Индии, комментируя их очень громким голосом, в целом осуждая всю кампанию.

Мы сели напротив этой компании, и Гарри, постучав по столу, заказал вина, упомянув некую любопытную иностранную марку.

Графин, наполненный бледно-жёлтым вином, поставили перед нами, и мой товарищ, выпив несколько стаканов, прошептал мне, чтобы я оставался на месте, пока он ненадолго отлучится.

Я увидел, что он подошёл к подобию башенки и обменялся там конфиденциальными словами с «миндальным деревом», кто немедленно и очень удивлённо посмотрел на него – я решил, что он немного смутился, – и затем исчез вместе с ним.

Пока мой друг отсутствовал, я занялся своим осмотром, стремясь казаться максимально равнодушным и так же часто пользующимся всем этим великолепием, как будто я родился в нём. Но, по правде говоря, моя голова почти кружилась от странного зрелища и мысли о том, что я действительно находился в Лондоне. Что сказал бы мой брат? Подумайте только, что сказал бы Том Легейр, казначей Юношеского общества воздержания?

Но я почти свыкся с тем, что здесь отсутствовали мои друзья и родственники, живущие в маленькой деревне в трёх тысячах пятистах милях отсюда, в Америке, которым было бы трудно совместить такое скромное воспоминание с великолепной живостью сверкающего лондонского спектакля вокруг меня.

И в минутном помутнении я начал баловаться глупыми золотыми видениями графов и графинь, которым Гарри мог бы представить меня, каждый раз ожидая услышать те же слова, что официанты адресовали некоторым джентльменам, как-то «мой господин» или «для вашей светлости». Но если там действительно присутствовали какие-либо лорды, то официанты опускали их титулы, по крайней мере для моих ушей.

С этими мыслями смешались и перепутались видения собора Святого Павла и Стрэнд, которые я решил посетить следующим ранним утром перед завтраком или погибнуть в попытке сделать это. И я жаждал возвращения Гарри, после чего мы немедленно могли бы выйти на улицу и увидеть несколько достопримечательностей, прежде чем все магазины закроются на ночь.