Редберн: его первое плавание

И при этом я не должен забывать про свои ботинки, которые были почти новыми, когда я уехал из дома. Это были мои воскресные ботинки, и они прекрасно мне подходили. У меня никогда не было пары ботинок, которую я любил бы больше; когда я шёл в них в ночное время, то снимал их с ног, если в тот момент никто меня не видел, и мне не хотелось думать о чём-либо ещё, я продолжал смотреть на них даже во время церковной службы и потому пропускал большую часть проповеди. Одним словом, это была красивая пара ботинок. Но всё это, как скоро я обнаружил, ещё больше делало их непригодными для морской службы. У них были очень высокие каблуки, которые всё время опрокидывали меня в оснастке и несколько раз угрожали столкнуть меня за борт, и солёная вода заставила их сжаться так, что они ужасно сжимали мою стопу при подъёме, и я был обязан нанести им безжалостную рану, которая вошла в само моё сердце. Голенища простирались довольно далеко к моим коленям и по краям были увенчаны красным сафьяном. Матросы дали им название «ботинки гафельного топселя». И иногда они называли меня Ботинком, а иногда Пуговкой – из-за украшений на моих панталонах и из-за охотничьей куртки.

Наконец я послушал их совет и усёк их, как они выражались. Таким образом, я подрезал носки и срезал каблуки до голой подошвы, что, однако, не намного улучшило их, поскольку мои ноги стали так же чувствительны к плоскости, как камбала, и, кроме того, опрокидывали меня в пространство, заставляя смещаться и скользить по палубе, как я привык делать дома, где надевал на ноги ремни, идя по льду.

Что касается моей брезентовой шляпы, то она была очень дешёвой и поэтому стала примером реального мошенничества и обмана: она протекала, как старая галечная крыша, и под штормовым дождём оставляла мои волосы влажными и неприятными. Кроме того, поскольку в ней во время ночных вахт приходилось укладываться на палубу, она стала мятой и разбитой, и вся её красота потерялась, поэтому с ней происходили постоянные неприятности.

Но я почти забыл про свою охотничью куртку, которая была сделана из молескина. Каждый день она становилась всё тоньше и тоньше, особенно после дождя, пока, наконец, я не понял, что она полностью издохнет, и останутся только голые швы в виде скелета на моей спине. Стало невыразимо неприятно, когда наступила довольно холодная погода при пересечении Ньюфаундлендской банки, и в ночное время единственным способом согреться стало надеть мой жилет и мою короткую куртку и затем целиком завернуться в охотничью куртку. Для этого требовалось зажимать её под руками, а потому это досаждало, раздражало и мучило меня всю дорогу и притом настолько серьёзно стесняло мои руки, что когда я однажды тянул верёвки, помощник капитана спросил меня, не случилась ли у меня судорога.

Здесь можно также взглянуть на некоторые аналогичные испытания и несчастья. У меня не было матраса или постельного белья, то есть вообще никакого, мысль о нём прежде никогда не приходила мне на ум, пока я не вышел в море, а поэтому я был вынужден спать на неприбитых досках моей койки; и когда судно яростно трепало и ему почти наступал конец, я, должно быть, походил на индейского ребёнка, привязанного к доске и подвешенного на дереве, как при распятии.

Я уже упомянул о моем тотальном интересе к столовым приборам, я никогда не подозревал, что в этом отношении выход в море в качестве матроса станет чем-то сродни приходу в школу-интернат, где вам необходимо принести свои собственные ложку и нож, вилку и салфетку. Но затем я был счастлив, что сторговал за мой шёлковый носовой платок у пассажира третьего класса железный горшок ёмкостью в полгаллона с крюками к нему, чтобы подвешивать его на решётке, и этот горшок я подставлял на кухне для положенного мне кофе и чая. Это тем не менее создало мне большую проблему содержания его в чистоте, поскольку он оказался очень предрасположен к ржавчине, и крюки иногда царапали моё лицо, когда я пил, а это происходило необычайно часто и было тяжко, поэтому мои завтраки были лишены всякой непринуждённости и удовольствия и стали для меня тяжёлым трудом и заботой. И я был вынужден использовать тот же самый горшок для моего фасолевого супа три раза в неделю, и он придавал плохой аромат моему кофе.