Рефераты для дурехи

На балу в замке маркиза д’Андервилье Эмма жаждет так же блистать и быть такой же беззаботной, красивой и богатой, как маркизы и графини. Она вспоминает грязный пруд и ферму отца, погреб, где она пальцем снимала сливки с горшков молока. Сейчас же она кружится в вихре вальса с виконтом, держит в руках «позолоченное блюдечко мороженого с мараскином» (С. 49), ест не виданные ею ранее гранаты и ананасы, смакует во рту замороженное шампанское. Как здесь не потерять голову! Вот идеал жизни для Эммы Бовари – о том, что она читала в романах, к этому эти наряженные дамы привыкли как к чему-то обыденному, само собой разумеющемуся. Почему же ей не жить такой жизнью? Чем она хуже их?! «И потому вздохи, лунный свет и долгие объятия, и слезы, капающие на пальцы в час разлуки, и лихорадочный жар в теле, и томление нежной страсти – все это было для нее неотделимо от огромных замков, где люди живут в праздности, от будуаров с шелковыми занавесками и мягкими коврами, от жардиньерок с цветами, от кроватей на высоких подмостках. От блеска драгоценных камней и ливрей с аксельбантами» (С. 52). Вот почему, если этого нет, то свое раздражение и гнев Эмма Бовари вытесняет на старой служанке и выгоняет ее со службы за дверь.

Обида госпожи Бовари на мир, что, мол, тот не мог распорядиться с ней получше, вытесняется на несчастном Шарле Бовари. У него вульгарные манеры, по мнению Эммы: он чавкает и хлюпает во время еды, маленькие его глазки за счет пухлых, ожиревших щек как будто прижаты к щекам. Она выбрасывала его старые перчатки не для него, а ради «самой себя, из эгоизма и нервного раздражения» (С. 53). Символическим эпизодом Флобер делает сцену, когда Эмма Бовари бросает свой свадебный букет в огонь, тем самым как бы разрывая связь с мужем и давая себе внутреннее право на измену.

Во второй части романа молодой клерк Леон Дюпюи в Ионвиле, куда переехали супруги, делается первым любовным претендентом для госпожи Бовари, но поначалу она еще удерживается от своей кипящей страсти, которую она удачно скрывает под маской благочестия. В это же время она рожает девочку. В ней нет ни малейшей любви к ребенку: ей кажется эта девочка отвратительной, так что она сразу отправляет ее к кормилице, а когда все-таки забирает домой, то под влиянием раздражения отталкивает ребенка с такой силой, что ранит ее до крови. Временами она лицемерно показывает свою любовь к нелюбимому ею ребенку. «Она заявляла, что обожает детей: это ее утешение, ее радость, ее безумие. Свои ласки она сопровождала патетическими излияниями, которые всюду, кроме Ионвиля, напомнили бы Сашетту из «Собора Парижской богоматери» (С. 12).

Мы видим, что и материнские радости у нее порождены чтением романов, шаблонны, как чувства литературных героев. Флобер выясняет, почему она все-таки на этот раз удержалась от измены: во-первых и прежде всего, конечно, из-за робости Леона (он, дурак, не понял, как она хочет, чтобы он признался ей в любви), во-вторых, из-за женского тщеславия, которое хочет крикнуть: «Я

добродетельна», то есть «удовольствия глядеться в зеркало, принимая позы самоотречения, немного вознаграждали ее за ту жертву, какую она, думалось ей, принесла» (С. 73), при этом она была «полна вожделений, желаний, бешенства, ярости» (С. 73). Вот и причина ее напускного целомудрия. Тогда же всю ненависть неслучившейся любви Эмма перевела опять на несчастного мужа. Леон бежал в Руан от Бовари.

Но тут подвернулся опытный соблазнитель женщин, красавец Родольф Буланже, который пошел на госпожу Бовари приступом, по-кавалерийски. Он добился успеха очень краткой декламацией по поводу несчастий и тоски одинокой души, ищущей любви, меланхолических возгласов о ангельском облике госпожи Бовари и его мнимом отчаянии от ее холодности. От таких слов, слышанных ею впервые, Эмма млеет: «пыл этих речей тешил ее самолюбие, и она, казалось, нежилась в теплой ванне» (С. 93). Родольф пригласил госпожу Бовари на прогулку верхом и овладел ею. Бурная страсть Бовари к Родольфо оправдывалось ею тем соображением, что она страшно много страдала, живя с мужем-пошляком, а теперь она, точно героини читанных ею романов, «сама как бы входила живым звеном в эту цепь вымышленных образов». Иначе сказать, она сама сделалась героиней романа, и это ей страшно нравилось, она наслаждалась мыслью о том, что она заимела любовника, повторяя с радостью: «У меня любовник! Любовник!» «Она входила в какую-то страну чудес, где все будет страстью, восторгом, бредом; голубая бесконечность окружала ее, вершины чувства искрились в ее мыслях, а будничное существование виднелось где-то далеко, внизу, в тени, в промежутках между этими высотами» (С. 98).